Полковник резко посмотрел на него и поинтересовался:

– А как же надо считать? Нет версий? Тогда попрошу не вмешиваться в служебный разговор.

Артемия немедленно оттеснили крепкие ребята с автоматами и надвинутыми на глаза шлемами: «Давай, давай, двигай отсюда!»

Артемий еще услышал, как полковник говорит на повышенных тонах: «И что я должен штурмовать?! Заложников освобождать? Или террористов из рук заложников? Да вы все с ума посходили!»

Артемий немедленно представил себе ситуацию, невольно улыбнулся. Конечно, ничего смешного. И все же…

Вышел к участку открытой местности, с которой просматривалась часть «декораций», в том числе – труба крематория. Ему показалось, что воздух над трубой дрожит, будто нагретый мощными газовыми горелками.

Откуда-то, из секретных уголков души накатил страх. Непонятный, необъяснимый: этот страх не гнал прочь, подальше от этого странного места. Напротив – он манил, завлекал, засасывал…

Не успел опомниться, как понял – он идет в сторону лагеря. Все быстрее и быстрее, почти срываясь на бег. Дыхание участилось, сердце колотилось, как загнанное животное, глаза выкатились от ужаса. Но что-то влекло туда.

Туда.

Наверное, так массовка втягивает под себя придавленное щупальце…

– Стой! – угрожающе крикнули со стороны, и Артемий заметил притаившегося за камнем бойца со «снайперкой». – Назад!!!

Он бросился бежать.

Сзади донесся звук выстрела. Стреляли, конечно же, не по нему – скорее, хотели предупредить, остановить. Еще что-то кричали, угрожали, вроде бы даже бежали вслед. Но поздно.

Через минуту, задыхаясь от бега, неровным шагом Артемий вступил под мрачный свод лагерных ворот.

Охраны, действительно, не видно.

Сейчас, в дневном свете, все это, и впрямь, смотрелось брошенными декорациями.

Кроме двух длинных приземистых бараков.

Кроме ожившего крематория.

…И ни одной живой души…