Черт возьми, но почему они не выходят?! Охрана разбежалась, никто ведь не держит под прицелом! Может они не знают?

Надо пойти и сказать этим запуганным людям: все, кино кончилось! Идите домой, к психологу, плачьте в жилетку бабушке, уезжайте в бессрочный отпуск в Тибет, уходите в монастырь. Все одно – случившегося никогда не забыть.

Но бегите, бегите быстрее!

Надо просто войти в барак и сказать.

Как душно… И страшно.

Эта неказистая дверь – как зубастая пасть огромного зверя. Не хочется даже прикасаться к грубой, покрытой ржавчиной ручке.

Рука потянулась к массивным засовам и замерла: засовы сдвинуты. Оба. И длинное железное плечо, наискось запиравшее дверь, безвольно повисло в сторонке. Надо просто потянуть за ручку.

Пот заливает глаза. Словно до организма только-только дошло, как быстро, сломя голову, он несся сюда, как трепыхалось сердце, и каким ужасом сменился страх погони.

Двое: ты и дверь. Дверь, а за нею – кошмарный сон, вроде тех, от которых убегаешь, но никак не можешь уйти. Этот кошмар уверенно преследует по пятам, пока не настигнет… И ты с криком посыпаешься среди ночи, не в силах понять – реальность вокруг или всего лишь продолжение кошмара.

В конце любого, самого страшного кошмара неизменно следует пробуждение. Только иногда таким желанным пробуждением становится сама смерть…

– А идите вы все!.. – зло выдохнул Артемий и дернул дверь на себя.

Так, наверное, выглядит вход в ад. Здесь, снаружи, воздух, ветерок, пение птиц. Там же, за зыбкой границей – тьма, смрад и голоса, полные скорби и безысходности. И надо сделать шаг…

Артемий шагнул. Дверь тут же скрипуче закрылась за ним – то ли порывом ветра, то ли чьей-то недоброй волей.

Вроде бы все здесь по-прежнему. Те же нары, прокуренный воздух, те же полосатые робы. Нет во всем этом одного. Простого, естественного, того, что прежде было в глазах каждого.

Надежды.

Словно массовка начисто выбросила из памяти реальность, скучную, но такую комфортную обыденность – и погрузилась в мир туманных образов и мрачных фантазий.

Надо к кому-то обратиться. К кому угодно… Артемий вглядывался в лица статистов – и не узнавал никого. Все эти грязные, изможденные люди теперь на одно лицо.

– Старик… – неуверенно позвал Артемий. И двинулся по проходу.

Теперь этот проход стал кривым, ломаным. Нары, наверное, неоднократно двигались. Их ломали и жгли – вот один маленький костер, вот другой… Зачем?