— Полагаю, идут за нами, — сказал Стакхаус. — Скоро узнаем, если доберутся.

Парад потенциальных беглецов вышел из поля зрения камеры. Стакхаус нажал на клавишу переключения картинки; сначала он увидел Корин Роусон, держащую голову Фила у себя на коленях, а потом то, что ему было нужно: дверь в конце соединительного туннеля, ведущую на уровень «Е» в Передней Половине. Дети дошли до неё.

— Решающий момент, — сказал Стакхаус. Он так сильно сжал кулаки, что на ладонях должны были остаться следы.

Диксон поднял оранжевую карточку и приложил к считывающему устройству. Он попробовал повернуть ручку, и когда этого не произошло, Тревор Стакхаус, наконец-то, расслабился. Позади него выдохнул Хендрикс, его дыхание сильно отдавало бурбоном. Пить на работе было запрещено, как и носить мобильные телефоны, но Стакхаусу сейчас было не до этого.

«Мухи в банке, — подумал он. — Вот, кто вы теперь, мальчики и девочки. А, что с вами будет дальше…»

Это, слава Богу, уже была не его проблема. То, что с ними будет — после того, как развяжется узелок в Южной Каролине, — зависело от миссис Сигсби.

— Вот, почему они платят тебе такие бабки, Джулия, — сказал он и откинулся назад в своём кресле, наблюдая за кучкой детей — теперь под руководством Уилхолма, — идущих в обратную сторону, чтобы проверить дверь, через которую они вошли. Безрезультатно. Паршивец Уилхолм повернул голову назад. Его рот открылся. Жаль, не было звука, чтобы Стакхаус мог услышать его крик разочарования.

— Мы устранили проблему, — сказал он Хендриксу.

— Мм, — произнёс Хендрикс.

Стакхаус повернулся и посмотрел на него.

— Что это значит?

— Может, не совсем.

28

Тим опустил ладонь на плечо Люка.

— Если тебе полегче, нам и правда стоит вернуться и во всём разобраться. Выпьешь колы и…

— Подождите. — Люк смотрел на пару, держащуюся за руки и переходившую улицу. Они не заметили трио, стоящее в начале переулка Сироты Энни; их внимание было приковано к полицейскому участку.

— Съехали с шоссе и заблудились, — сказала Венди. — Ставлю, что хочешь. У нас таких полдюжины каждый месяц. Теперь пойдём внутрь?

Люк не отреагировал. Он всё ещё чувствовал остальных детей, которые теперь казались встревоженными, но они были где-то глубоко в подсознании, как голоса, доносящиеся из вентиляционного канала. Эта женщина… на ней цветочное платье…

«Что-то падает и будит меня. Должно быть, кубок за победу в Северо-западном турнире по дебатам, потому что он увесистый и издаёт адский грохот. Кто-то склоняется надо мной. Я говорю „мам“, потому что, хоть я и знаю, что это не она, но она тоже женщина и „мам“ — это первое слово, которое возникает во всё ещё сонной голове. И она говорит…»