— Неплохо сработано, — говорит он. — Ты храбрая. Я бы сразу сказал, где ключ, взяв ту книжечку и найдя тот гвоздик.

— Я не собираюсь ничего вам говорить.

Господин Кролик чуть приподнимает ключ, смотрит на сияющую искру внутри него, как миниатюрное солнце, улыбается.

— Глупышка. Ничего ты не понимаешь. Я буду тебя защищать.

— Развяжите меня.

Он смотрит на меня с полминуты, потом мотает головой:

— Нет-нет, пока рано.

Он цокает языком, потом достает из кармана часы, открывает крышку, заглядывает.

— Долго, да? Может кто-то умер? Да, разумеется, кто-то умер.

Я не думаю об этом, не впускаю его слова внутрь, потому что я знаю, что будет, если их впустить — я сдамся. Я — слабая. Я и так слабая, и нечего становиться еще более жалкой. Я ковыряю узел пальцами, пытаюсь расшевелить ткань, но у меня мало что получается.

— Но не хоронят же они его там! — досадливо восклицает Господин Кролик.

В этот момент дверь с грохотом вылетает, щепки летят во стороны, как брызги воды. На пороге стоит Галахад, щека у него рассечена, клочья плоти свисают, обнажая раздробленные кости челюсти, одна рука почти отстрелена, пули прошивают грудь и живот. По всем возможным человеческим меркам Галахад должен быть мертвым и является мертвым. У него чудовищный вид, я на секунду закрываю глаза, чтобы не видеть его, хотя и знаю, он пришел меня спасти.

Я имею в виду, попытаться меня спасти. Они ведь сами сказали — Мордред не обладает магией — он и есть магия.

— Забавно, я никак не ожидал, что ты переживешь автоматную очередь. Я думал, что снял тебе голову.

И я не понимаю, лжет он или нет. Может быть, он снова играет, а может быть по-настоящему удивлен. Все его эмоции настолько гротескны, что сложно разобрать, что он испытывает по-настоящему. С Мордредом была та же история, только совсем наоборот — все его эмоции были настолько крепко заперты, что сложно было разобрать, испытывает ли он что-нибудь вообще.

— По крайней мере ты лишил меня речи, — говорит Галахад. И я вижу, что рот его остается неподвижным, а голос звучит как бы сам по себе, откуда-то сверху. — Приди в себя, Девятнадцать.

— Приди в себя? Это то, что ты пришел мне сказать, когда у меня здесь моя мышка, привязанная и полуголая? Я не думаю, что у меня есть хоть одна причина приходить в себя. А теперь давай закончим с этим пацифистским разговором, он мне уже надоел.

Мордред вскидывает руку, и в воздухе будто звенят невидимые лезвия, но они наталкиваются на такой же невидимый металл.

— Ты как всегда даже не поинтересовался, что обо всем этом думаю я, и решил все за меня. Я решил закончить с этими глупыми играми в "Одумайся, Девятнадцать".