— Барти, сладенький, почему ты?…
Он перестал протирать надгробие и встретился с ней взглядом.
— Что?
И хотя она понимала, что нелепо задавать такой вопрос трёхлетнему мальчику, она не могла не спросить своего вундеркинда:
— Сынок… ты понимаешь, что говоришь о своём отце в настоящем времени?
Барти никто не учил правилам грамматики, но он впитывал их в себя, как корни роз Эдома — полезные вещества.
— Конечно.
— Почему?
Мальчик пожал плечами.
На кладбище по случаю праздника скосили траву. Агнес не отрывала взгляда от сине-зелёных глаз сына, и почему-то запах свежескошенной травы с каждой секундой становился все сильнее.
— Сладенький, ты понимаешь… разумеется, понимаешь… что твой папа ушёл.
— Конечно. В день моего рождения.
— Вот именно.
Необыкновенный ум и способности Барти приводили к тому, что Агнес он казался больше и сильнее, чем был на самом деле. А вот теперь, окутанная запахом скошенной травы, она вдруг со всей отчётливостью поняла, что Барти совсем ещё маленький, у него нет отца, а дарованные свыше таланты лишают его нормального детства, и взрослеет он гораздо быстрее, чем обычные дети. Видя, как хрупок Барти, как он уязвим, Агнес испытывала ту самую беспомощность, которая никогда не отпускала Эдома и Джейкоба.
— Я бы хотела, чтобы твой папа мог играть с тобой, воспитывал тебя.
— Где-то он играет, воспитывает.
Поначалу она подумала: Барти хочет сказать, что отец наблюдает за ним с небес, и от любви к сыну, от щемящей тоски по мужу на её глаза навернулись слезы.
Но следующей фразой Барти уточнил свои слова:
— Папа умер здесь, но он умер не везде, где я есть.
Агнес тут же вспомнилась другая фраза, произнесённая Барти в июле: