По одному, по двое, толпа постепенно рассосалась, но для

Целестины праздник продолжался, она словно и не заметила ухода гостей.

На столах остались лишь подносы для канапе с крошками да салфетками и пустые пластиковые стаканчики из-под шампанского.

Целестина так нервничала, что весь вечер ничего не ела. В руке она держала стаканчик с нетронутым шампанским, вцепившись в него, словно в буй, который не позволял течению унести её в океан.

Теперь таким буем стал Уолли Липскомб, акушер, детский врач, лендлорд и лучший друг, который прибыл уже ближе к завершению вернисажа. Слушая сообщение Элен Гринбаум о проданных картинах, Целестина сжимала его руку так крепко, что, будь на её месте пластиковый стаканчик с шампанским, он бы треснул.

По словам Элен, более половины картин нашли на вернисаже своего владельца, рекорд галереи. И она нисколько не сомневалась, что за две недели выставки уйдут если не все, то абсолютное большинство картин.

— Теперь время от времени о тебе будут писать, — предупредила Элен. — Готовься к тому, что найдутся один или два критика, которых твой оптимизм приведёт в ярость.

— Мой отец подготовил меня к этому, — заверила её Целестина. — Он говорит, что искусство вечно, а критики — жужжащие насекомые в один отдельно взятый летний день.

Жизнь принесла ей столько радости, что она чувствовала себя в силах схлестнуться с тучей саранчи, не говоря уже о нескольких комарах.

* * *

По просьбе Тома Ванадия около десяти вечера таксист высадил его за квартал от нового, временного жилища.

Хотя сильный туман прятал в своей белизне целые кварталы, не говоря уже об отдельных пешеходах, Ванадий старался не афишировать свой приход. И сколько бы ни длилось его пребывание в этом месте, он не собирался входить в дом через подъезд или подземный гараж, за исключением разве что последнего дня.

Вот и теперь по проулку он проследовал к служебному входу, от которого, в отличие от остальных жильцов, у него был ключ. Открыл металлическую дверь, вошёл в маленький, освещённый тусклой лампочкой холл с серыми стенами и выстланным синим линолеумом полом.

Дверь по его левую руку, ключ у него тоже имелся, вела на чёрную лестницу. По правую — в кабину грузового лифта. И здесь требовался отдельный ключ.

На лифте, которым другие жильцы пользовались лишь при переезде или покупке громоздких предметов, Ванадий поднялся на четвёртый этаж. Другой лифт, для общего пользования, его не устраивал: слишком людно.

Квартиру на четвёртом этаже, аккурат над квартирой Еноха Каина, Саймон Мэгассон снял, как только её освободил предыдущий жилец, в марте 1966 года, двадцать два месяца тому назад.