Локоть-ладонь-пальцы. Ты наша, Дева Чёрной Воды. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, однако вот настал черёд всё свершить.

Разом взвыла Волка, а Медведь заревел, да так, что бедняга Сэмми бросился ничком на пол. Взвизгнула Ярина – бедная, для превращальщицы не осталось сейчас работы, и даже кусаться она не могла.

Зашипел, отступая и прикрываясь локтем, лорд Спенсер.

Прямо посреди огненного моря стремительно вырастало тонкое, на взгляд такое нежное и слабое деревце. Никто бы не сказал, какой оно породы, вроде листья на ветвях – а рядом с ними и иглы.

И не просто это было дерево – всё соткано словно из слепящего, яркого солнечного света, неведомо как проникшего в тёмные подземелья.

Льётся тепло по жилам, в огонь превращается кровь, но пламя не изливается наружу, не рвётся на волю, его черёд ещё не настал.

– С ума сошла! – отчаянно крикнула Ярина. – Сгорит сейчас!..

Распускались на дереве листья, набухали шишки, ничуть не смущаясь подобным соседством. Тёмные линии бежали по стволу, становясь корой. Свет прогонял тьму и туман, разливался, растекался окрест, и казалось – тени сейчас сгинут, растворятся без следа, подобно тому как сгинули пустоглазы; но вместо этого они вдруг все вместе, разом, рванулись вперёд.

Пламя, всё ещё танцевавшее на каменных плитах, рвало и кусало полы их плащей, норовило вцепиться в призрачную плоть; но теням, похоже, было всё равно. Отростки мрака потянулись к поднявшемуся у них на пути деревцу, а ветки его, в свою очередь, вдруг ощетинились длинными шипами, даже не шипами, а настоящими копьями, острыми горячими лучами.

Молли была счастлива.

Раньше она думала, что счастье – это новая чертёжная доска с паровой головкой; это отличная отметка на сложном экзамене; это мир и покой дома, и чтобы братец не шибко надоедал.

Потом ей казалось, что счастье – это когда получаются заклятия, а госпожа Старшая не берётся за ремень. Что счастье – это просто оказаться дома, надеть привычное платье и чтобы всё пошло бы как прежде.

Нет. Счастье – это, оказывается, собой закрывать друзей или просто спутников и знать, что никто, кроме тебя.

На миру и смерть красна – теперь она это понимала. Красна, прекрасна, ты её не чувствуешь, не замечаешь. Она если и придёт – то как тихая ласковая кошка, как оставшаяся в Норд-Йорке Ди, ляжет рядом, муркнет уютно, мол, не бойся. И затрусит рядом, хвост трубой, указывая путь.

Второе сердце билось в груди, и Молли знала, чьё оно.

Корни врастали в неподатливый камень, потому что и там тоже есть жизнь. Мельчайшие трещинки, где оставалась влага, невидимые простому глазу, воздух, хоть и пронизанный злым ветром, а всё равно не убитый до конца.