* * *

…Молли приходила в себя медленно и мучительно. Жгучая пустота на месте магии – ох, вернётся ли?

И на неё сразу обрушилась масса всего – звуки, запахи, чувства, осознание.

Жуткая птица перед ними, маска, как и у Нетопыря, а за ней – что-то совершенно иное, чужое, жуткое.

Неживое.

Прямо перед нею, выпрямившись, стояла госпожа Старшая. Стоять-то стояла, прямая-то прямая, да только видно, что из последних сил. Даже нет, себя сжигая, стояла.

– Кар-р, – сердито сказал ворон. И повернулся, словно указывая на что-то за спиной Анеи подъятым крылом.

Но даже ещё допрежь того, как Молли повернулась сама взглянуть, там раздалось глухое рычание. Глухое, низкое, от которого всё вокруг дрожит мелкой дрожью.

– Карр! – зло и недовольно бросила чёрная птица.

Обернулась и Анея Вольховна, да тоже обмерла.

Ни единого сучка не хрустнуло, ни единой ветки не шелохнулось, но из зарослей выше по склону бесшумно и величественно выплывала огромная коричневая туша о четырёх лапах. Поблёскивает сыто густой мех, насторожены маленькие круглые уши, а глаза смотрят, в отличие от слепых бельм ворона, прямо и пронзающе.

Похож как на её Медведя! Да только не её…

* * *

Не кланялась Анея Вольховна, внучка Змиева, Полозова правнучка, посланнику Врана. А вот медведю, в ком пожаловал сюда сам Зверь Земли, поклонилась низко, в пояс, рукой касаясь камней под ногами.

Медведь мягко не подошёл даже, проплыл к недвижной Предславе. Низко-низко склонился над застывшим и всё равно красивым даже в смерти лицом. Из ноздрей вырвался парок, алая пасть приоткрылась.

– Карр! – возмутился ворон, гневно захлопав крыльями. Куда, дескать?! Не твоё это уже, моё!

Верно, подумала Анея. К её годам и с ее-то жизнью к смерти привыкаешь, видишь в ней часть великого круга, где-то жестокого, где-то необходимого. Один только Полоз великий да Змей Полозович, что человеком обернуться сумел да к людям ушёл, ну и остальные Звери смерти неподвластны. А люди – все её. Даже дед, уж всем чародеям чародей, и то не мог свыше людям предназначенного оказаться, выше смерти встать, хоть и без того великий век прожил, долгий-предолгий – даже ему уйти пришлось, к Зверям вернуться.

Будет Анея печалиться, станет горевать по сестре младшей, любимой, кого в люльке качала да на лужок гулять выводила. Таково сердце человечье, такова природа наша. А чародейка склонится перед Враном Великим да попросит, чтобы не обижал Предславу в тёмной его юдоли, во владениях подземных, чтобы хоть иногда да позволял во снах к родным наведаться, словом перемолвиться, совет подать иль от беды остеречь.