Он оборвал свою песню и прислушался.
Голос звучал в его голове и был таким естественным, таким пугающе близким, что вполне мог быть обрывком его собственных мыслей. Если бы не вкрадчивые, лукавые нотки. Его передразнивали. Ему говорили
Теперь, прислушавшись, он снова ощутил присутствие всех собравшихся здесь духов или призраков, а может, он слышал звучание самого отеля – этого мрачного дома с увеселениями, аттракционами и комедиантами, где каждая интермедия заканчивалась смертью, где оживали даже нарисованные чудовища, где двигались живые изгороди, где маленький серебряный ключик служил лишь для того, чтобы показать грязную сценку. Это было похоже на стоны и вздохи зимнего ветра, играющего под скатами крыши, ветра, который пел навевающую вечный сон колыбельную. Туристы, приезжавшие сюда летом, никогда не слышали его. Он был подобен сонному жужжанию летних ос в земляном гнезде, смертоносных и уже начинавших просыпаться. Они могли взлетать на десять тысяч футов вверх.
Это был звук чего-то живого, но не голос и не дыхание. Человек философского склада, вероятно, предположил бы, что такие звуки издают наши души. Бабушка Дика Холлорана, выросшая в южных краях на рубеже столетий, назвала бы это загробными звуками. А исследователь сверхъестественных явлений придумал бы более сложное название – экстрасенсорное эхо или психокинез. Но для Дэнни так звучал сам отель, старый монстр, чьи скрипы становились все ближе, чьи коридоры протянулись не только в пространстве, но и во времени, уводя в далекое прошлое, где теснились голодные тени, неприкаянные призраки гостей, которых нелегко было заставить утихомириться.
В темном бальном зале часы пробили половину восьмого одним мелодичным ударом.
Тут послышался хриплый пьяный голос:
Уэнди замерла в середине вестибюля.
Она посмотрела на Дэнни, который сидел на лестнице, перебрасывая мячик из руки в руку, и спросила:
– Ты ничего сейчас не слышал?
Но Дэнни лишь посмотрел на нее и продолжил кидать мячик.