Джек бросился туда. За последний месяц его лицо заметно осунулось и заросло щетиной, под глазами пролегли глубокие тени, что придавало ему сходство с изможденным узником концлагеря.

Стрелка манометра бойлера поднялась до 210. Джеку даже казалось, что он видит, как выгибаются под смертоносным давлением покрытые заплатами стенки котла.

(Оно ползет вверх… Ты меня силком не заставишь спуститься сюда и встать рядом с этой бочкой, если стрелка встанет даже на ста восьмидесяти…)

Но внезапно в нем заговорил совершенно спокойный и рассудительный внутренний голос.

(Оставь все как есть. Пойди забери Уэнди и Дэнни, а потом выметайтесь отсюда подобру-поздорову. И пусть себе взлетит на воздух.)

Он отчетливо представлял этот взрыв. Двойной раскат грома, который вырвет из этого места сначала сердце, а потом и душу. Первым разлетится на части бойлер в оранжево-фиолетовой вспышке, осыпав весь подвал дождем из раскаленной горящей шрапнели. Воображение рисовало ему, как красные осколки металла мечутся от стены к стене и от пола до потолка странными бильярдными шарами, со смертоносным свистом разрезая воздух. Некоторые из них, конечно же, попадут в помещение за каменной аркой, и огонь легко охватит старые бумаги, которые заполыхают жарким адским пламенем. Будут уничтожены все секреты, сгорят все доказательства, и ни одна живая душа уже никогда не сможет проникнуть в тайну отеля. Следом взорвется газ, взметнувшись фонтаном огня и превратив всю центральную часть отеля в гигантскую решетку для барбекю. А потом пожар охватит лестницы, коридоры, потолки и номера, как в последних кадрах фильма о Франкенштейне, когда сгорает дотла замок. Пламя легко перекинется на западное и восточное крыло, пробежав по сине-черной ковровой дорожке последним припозднившимся гостем. Обои почернеют и свернутся. Никакой системы пожаротушения в «Оверлуке» нет. Есть лишь старые огнетушители, которыми некому будет воспользоваться. И ни одна пожарная бригада в мире не сможет приехать сюда раньше конца марта. Гори, детка, гори! Через двенадцать часов здесь не останется ничего, кроме обугленных стен.

Стрелка на приборе поднялась до отметки 212. Котел кряхтел и постанывал, как глубокая старуха, пытающаяся выбраться из постели. Шипящие струйки пара начали пробиваться по краям давних заплаток; припой плавился и превращался в мелкие бусинки.