Так пролетел год. Прошли первые месячные, она получила первую двойку (по математике, которая всегда была ее лучшим предметом), была впервые поколочена группой детей, включая трех девочек, которые год назад приходили к ней на день рождения. Они почувствовали в ней непростительную слабость. Но ничего из этого не оставило следа. Ей говорили, что лекарства работают. Она ощущала беззаботную тревогу, умом понимала, что все ужасно, но этот ужас не имел никакого значения. Она понимала, что нужно было спешить, но только не сегодня. Такая жизнь делала ее мрачной и заставляла чувствовать себя ненужной.

Это чувство тоже было ужасным, однако она не перестала ощущать ужасы жизни, когда перестала принимать лекарства. Все говорили ей, что не стоит этого делать, потому что внезапная завязка приведет к проблемам. То отсутствие спешки, которое она ощущала, распространилось на возможность сойти с ума от собственных экспериментов с психофармакологией.

Она действительно сошла с ума. Точь-в-точь как тогда, когда она однажды занималась серфингом и заплыла слишком далеко. Волны сбили ее с доски и начали вращать и швырять из стороны в сторону, так что невозможно было предугадать, откуда ждать следующего удара. Она захлебывалась и теряла ориентацию.

Без лекарств ее обуревали чувства. От безобидных замечаний она зверела или захлебывалась слезами. Шутки были смешными до икоты или незабываемо оскорбительными, а иногда и то, и другое. Она старалась скрыть это от родителей и учителей, но те все замечали. Ей приходилось идти на ухищрения, чтобы не принимать лекарства: прятать их под язык, а потом выплевывать.

Затем она начала понемногу ориентироваться в своих эмоциях, как в волнах на доске для серфинга. Она воспринимала вспышки ярости как феномен, ни в коей мере не связанный с объективной реальностью. Вспышки ярости были реальностью. Она их ощущала физически. Причиной их появления не были какие-либо триггеры в том мире, где жили все остальные. Они зависели от ее внутренней погоды, и переживала она их в одиночестве или же делилась с кем-то по собственному выбору. Она ценила свою внутреннюю погоду, усмиряла свои штормы, превращаясь благодаря этому в дервиша производительности, когда внутри ее бушевал девятый вал, а в часы затишья она расслаблялась и спокойно работала над вещами, которые ее волновали.

Она изучала расшифровки тех сеансов, когда ее пробуждали внутри компьютера и она теряла рассудок. В расшифровках она чувствовала бушующие ветры этих штормов. Они были просто ужасающи, когда ее разум был облачен в плоть.