Примерно через час пошел снег. Сначала отдельные снежинки, потом завихряющиеся облака, потом сплошная белая стена.

– Вуко ебина, так это называется? – сказал он.

Где-то поблизости должны были расти деревья, радар определял их, и вагончик автоматически объезжал, однако потом принялся вилять из стороны в сторону. Его системы предупреждения столкновений накрылись медным тазом. Это несомненно было тем местом, где совокуплялись волки.

Он посмотрел на Тэм, пытаясь прочитать ее выражение сквозь снежную пелену и пластиковое забрало. Скафандры работали в режиме белой мглы, медленно мигая, что давало возможность спутникам различить человека в снегу; на стекла дули обогреватели, а в наушниках слышались шумы от обогревателей в других двух масках, и эти звуки, сопровождаемые порывами ветра, выстраивали настоящую симфонию белого шума.

– Даже волки здесь не совокупляются, – сказала Гретил. Она сидела сзади, что-то печатая на механической клавиатуре, которую прикрепила магнитом к скафандру, и глядя на экран, который проецировался прямо на стекло маски. – Черт, – вагончик остановился. – Лучше вообще стоять на месте, потому что эта штука сейчас примется нарезать круги, пока не закончится топливо.

Сет почувствовал под собой фантомную вибрацию двигателей вагончика. Это быстро прошло, и не осталось ничего, кроме звуков ветра, шума обогревателей и гулкого биения его пульса. Его охватил внезапный страх: там, где совокупляются волки, где царит вьюга, земля пропитана канцерогенами, а то, что падает с неба, может стать возможной причиной смерти. Если он умрет здесь, никто и не узнает. Если никто не узнает, мало кто пожалеет о его смерти. Отец умер, когда ему исполнилось десять, мать сидела в тюрьме с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, а не разговаривали они с того лета, когда ему стукнуло пятнадцать. Натали… Натали пропала. И нужно было признать, что она вряд ли вернется назад.

Он был таким маленьким. Все они были прыщиками на лице этого мира. Нежеланными. Неприглашенными. Затерянными в снегах на своем идиотском самодельном вагончике в высокотехнологичных пижамах там, где совокупляются волки.

Это чувство быстро прошло. Он попытался воспринимать себя как пылинку, а мир вокруг – как зияющую пропасть.

Эта зияющая пропасть все росла и росла. Не просто он был маленьким и незначительным. Все было таким. Зотты, все, что они построили. Великие города мира. Гудящие сети ничего не значащих денег и их заменителей, бесконечными колодами тасующимися по каким-то неведомым алгоритмам. Сделки и контракты, фабрики и спутники, неизменные нефть и камень, яды в небе и угольная пыль в воздухе. Через тысячу лет никому не будет до этого никакого дела. Вселенной не было дела до людей. Ветру не было дела. Снегу не было дела. Совокупляющимся волкам не было дела. Если он умрет от холода и вмерзнет в грязь, как гнилые дома Тетфорда, это не будет лучше и не будет хуже, чем прожить до девяноста лет и быть уложенным в ящик и закопанным в землю, утрамбованную сверху каменной плитой. Это не будет лучше и не будет хуже, чем то, что ждет всех этих долбаных зотт, которые считали, что смогут понять и превзойти смерть.