– Сэр, я не знаю, что вы хотите от меня услышать. Я любил мисс Салли! Она брала меня на прогулки и просила быть ее защитником. Позволяла бегать на четвереньках, как назначено мне Господом. И она не смотрела на меня как на ошибку природы. Она смотрела на меня по-настоящему. И по-настоящему разговаривала. Она была моим другом!

Папа Элбод улыбался, словно бы погрузившись в какие-то свои, личные воспоминания:

– Это верно, Салли была такая… Найдет воробышка со сломанным крылом и обязательно попытается вынянчить. Ей всегда хотелось иметь собаку, но та, что у нас была, гоняла вашего брата чудиков по двору, и нам пришлось от нее избавиться. Большое сердце было у Салли… Щедрое.

– Да, такой она и была, – подтвердил Пес. – Я любил ее, и я не убивал ее. Спросите шерифа. Больше я ничего об этом не могу сказать, кроме того, что мне ужасно жалко, что ее больше нет.

– И вас, чудиков, она тоже любила, – продолжал фермер. – И вообще все, что сломано.

Папа Элбод встал и постучал в дверь, чтобы его выпустили. Появился помощник шерифа.

– Ты уверен, Реджи?

– Угу.

Тот вручил Элбоду ружье.

– Премного благодарен, Бобби.

– Давай скорее. Вдруг он еще вернется, – сказал помощник и снова закрыл дверь.

Пес попятился от решетки, пока не уперся задом в раковину. Камера была такой маленькой! Раковина, унитаз, койка. Негде спрятаться. Некуда убежать. Он заскулил, представляя, как ружейная пуля проделает дыру в его теле.

– Я умираю, – снова произнес Папа, проверяя, заряжено ли ружье. – Я это чувствую. Эта штука понемногу выедает меня изнутри. Недолго осталось мне на этой земле. Скоро я буду вместе с Салли.

– Прошу вас, сэр, не надо!

Элбод загнал патрон в патронник.

– Но свою правду я получу.

Пес ощутил, как его мозг немеет от ужаса. Он завыл и принялся скрести стены. Помощники шерифа остригли ему когти и сточили их напильником до гладких бугорков, скользивших по кирпичной кладке. По его ноге потекла струйка мочи.

Он упал на четвереньки и прыгнул через унитаз, ударившись о стену. Ринулся к противоположной стене и обратно, принялся нарезать бесконечные круги по камере, не приносившие облегчения, не дававшие выхода.

– Да постой ты спокойно, черт, – сказал ему Элбод.

Пес завизжал и ринулся во всю прыть. Некуда деться! Только кружить и кружить. Никогда больше он не увидит своих друзей, никогда не ощутит хлопковый пух между пальцами, никогда не увидит солнца, не посмотрит сон, не выпьет чая со льдом, не засмеется, не почувствует любви, прикосновения, жизни.