По-моему, я все-таки сказала: «Я готова». А может, и не сказала, но дверь ровно через минуту все равно открылась, и вошел Алекс, а за ним еще какой-то человек, куда более приземистый и куда менее привлекательный. Они составляли поистине разительный контраст — идеальный выпускник серебряной школы и тот, кому в такой школе учиться никогда бы не посчастливилось.
— Вы, возможно, почувствуете некоторое давление, — сказал мне коротышка, сунув руки, затянутые в латексные перчатки, под бумажное полотенце и начиная на ощупь меня обследовать. — Матка в хорошем состоянии, — комментировал он, — есть, правда, небольшой загиб. С яичниками, похоже, все в порядке.
Пока он исследовал мою плоть изнутри и снаружи, перед моим носом то и дело мелькала вышитая на кармашке медицинского халата фамилия:
Возле своего локтя на столике я заметила стальной поднос и на нем стерильную упаковку из числа тех, которые следует разорвать непосредственно перед использованием того, что внутри; я не раз видела нечто подобное — из таких упаковок врач извлекал, скажем, расширитель, или палочку для взятия мазка, или еще какой-то инструмент разового пользования. Алекс, с треском натянув пару латексных перчаток, уверенным жестом разорвал мешочек, как делал это, должно быть, тысячи раз до этого, и извлек оттуда пакетик из фольги, в котором хранился яд.
Хотя на пакетике было написано просто:
Я кашлянула и робко спросила:
— Нельзя ли мне стакан воды, прежде чем мы начнем? Пожалуйста!
Медбрат Мендер улыбнулся.
— Конечно, дорогая. — И вышел из комнаты. Алекс тут же отвернулся от меня и стал говорить по телефону, так что я успела вытащить правую руку из-под бумажного полотенца и, затаив дыхание, нажать на кнопку…
Алекс резко вскинул голову, обернулся, и улыбка, с которой он только что разговаривал по телефону, сползла с его губ.
— Какие-то проблемы?
— Нет. Просто у меня рука затекла.
И тут он принялся меня ощупывать, пробираясь вверх по внутренней стороне бедра.
Я гневно расширила глаза.