Я лежала неподвижно, сознавая, что впервые в жизни позволила, чтобы над моим телом совершили насилие. Что ж, в определенном смысле я это заслужила.

Глава шестьдесят вторая

Глава шестьдесят вторая

ТОГДА:

Я начала ненавидеть Мэри Рипли, когда училась уже в двенадцатом классе, через несколько месяцев после того, как Мэри перевелась в нашу новую частную школу, где я наконец-то почувствовала себя одной из «избранных» — то есть самых хорошеньких девочек в школе, у которых губы всегда были накрашены, а волосы тщательно уложены с помощью лака; частью этого мини-общества, как мне казалось, я всегда и стремилась стать. И вот теперь я каждый день, сидя позади Мэри на занятиях по английскому у миссис Хилл, была вынуждена смотреть на ее тощую спину и усыпанный хлопьями перхоти черный пуловер, который она носила изо дня в день.

Мэри Рипли была тоненькой рыжеволосой девочкой, далеко не глупой, но жила она в другом конце города и вообще была не такой, как мы. Она принадлежала к той полудюжине учеников, которых на благотворительных началах каждый год принимали в элитные школы; за их обучение платила Академия Роквилла. Свой завтрак Мэри приносила в мятом бумажном пакете, который уже стал мягким от длительного пользования. Туфли на ней были весьма поношенные, да и, пожалуй, маловаты ей на целый размер, а потому она во время урока частенько наполовину вытаскивала из них пятки, демонстрируя истертые до прозрачности носки. Но я ненавидела ее вовсе не за то, что она бедная, и не за то, что у нее десять братьев и сестер.

Я ненавидела Мэри Рипли, потому что она одним своим присутствием могла снова утянуть меня на дно бочки, откуда я с таким трудом только что выкарабкалась.

Те девочки, обществом которых я в то время так дорожила, называли ее не иначе как Страхолюдина Мэри. Во время перемен они шарахались от нее в тесных коридорах, делая вид, что от нее можно «что-нибудь подцепить»; в школьном кафетерии они собирались тесными группками за «своими» столиками, открывали пакеты с чипсами и сэндвичами, купленными в буфете на собственные карманные деньги, и перешептывались, комментируя невероятную плодовитость ирландских предков Мэри, когда считали, что она не может их услышать.

Однажды в начале ноября — помнится, это был вторник — я, не выдержав их злобного шипения, сказала за ланчем:

— Она вовсе не такая плохая. — И тут же три пары подведенных тушью глаз, яростно сверкнув, уставились на меня, а Сьюзен даже пошутила:

— Так, может, ты пригласишь ее на нашу следующую вечеринку, Эл? Придешь с ней, а не с Малколмом, раз уж она тебе так сильно нравится. — И она, изображая искренний ужас, чуть сползла на стуле и прошептала: — О господи! Вот и она! И, кажется, прямо к нам идет!