– Ладно, – сказал я, – допустим, перед нами тень тессеракта. Что с нею нужно сделать?

– Вот это. – Селестина показала на другую сторону двери, где присутствовала иная, совершенно, на мой взгляд, непохожая на первую, но не менее причудливая фигура. – Это тот же самый объект, только перевернутый.

– Тень способна меняться настолько радикально?

– Привыкай, Ричард.

– Ладно, – повторил я. Она явно до сих пор злилась на то, что я посмел до нее дотронуться. – А остальные?

– Здесь сплошь четырехмерные объекты, относительно простые геометрические формы. Вон четырехмерный симплекс, иначе гипертетраэдр. Вон гиперпирамида с пятью гранями-тетраэдрами… – На лице Селестины внезапно появилось странное выражение. – Забудьте. Важно то, что все соответствующие фигуры справа должны быть тенями многоугольников слева, а тени получаются элементарным вращением в пространстве измерений более высокого уровня. Но одна фигура отличается…

– Какая?

Она уставила палец в косяк:

– Эта.

– Ты уверена? – скептически справилась Хирц. – Лично у меня башка совсем не варит.

Селестина утвердительно кивнула:

– Да, я уверена абсолютно.

– Но обосновать свою уверенность вы не в состоянии?

Она пожала плечами:

– Либо видишь, либо нет.

– Ясно… Пожалуй, нам всем стоило навестить перед отлетом жонглеров образами. Что-то мне страшно до отвращения…

Селестина молча протянула руку и надавила на символ, который сама же выделила.

– Есть новости хорошие, а есть и плохие, – сообщил Форкерей, когда мы бодро, ничуть не пострадав физически, оставили позади еще десяток помещений.

– Начнем с плохих, – решила за всех Селестина.