Помню дикие крики.

Помню неописуемую боль – прямо перед впрыском обезболивающего.

Позднее, когда появилось время осмыслить случившееся, никто, по-моему, не порывался обвинять Селестину в том, что она снова ошиблась. Модификаторы Чайлда внушили нам искреннее уважение к ее способностям, и, как и в прошлый раз, второй ее вариант оказался правильным и открыл дорогу к выходу.

К тому же…

К тому же сама Селестина пострадала.

Но худшая участь выпала все же Форкерею. Быть может, Шпиль, отведав его крови, решил, что желает большего – намного большего, чем доза, усвоенная при отсечении одной конечности. Ультра попросту четвертовало: две пары кошмарных ножниц разделили его тело пополам, а мгновение спустя последовал разрез по вертикали.

Четыре половинки тела Форкерея упали на пол, внутренние органы предстали на всеобщее обозрение, как у манекена в медицинской школе. В останках виднелись разнообразные технические устройства, тоже рассеченные в тех же плоскостях. Тело, если можно так его назвать, содрогнулось и, по счастью, замерло, продолжала шевелиться только механическая рука, приделанная Тринтиньяном. Минул миг-другой, а затем огромные конечности подхватили останки и с поразительной скоростью втянули их в стены, по которым расползлись отвратительные красные следы.

Смерти Форкерея самой по себе было вполне достаточно, однако выяснилось, что Шпиль не намерен останавливаться.

Я увидел, как Селестина опускается на пол, сжимая одной рукой культю другой, как кровь брызжет из раны, которую она безуспешно пыталась придавить. Ее лицо покрылось смертельной бледностью.

Правая рука Чайлда лишилась пальцев. Он с гримасой боли прижал покалеченную конечность к груди, но ухитрился устоять на ногах.

Тринтиньяну отрубило ногу. Из раны не пролилось ни капли крови, взгляд не обнаруживал ошметков мышц и костей. Лишь поврежденные механизмы, изогнутые и лопнувшие стальные и пластиковые агрегаты, перерезанные кабели, сыплющее искрами оптоволокно… Из мест разрыва сочилась тошнотворная на вид зеленая жидкость.

Доктор также рухнул на пол.

Я и сам почувствовал, что падаю. Бросил взгляд вниз и увидел, что моя правая нога заканчивается сразу под коленом. Сообразил, что истекаю кровью, которая хлещет алым потоком. Упал на пол, не ощутив боли, – мозг попросту не успел ее зафиксировать, – и машинально потянулся к срезу рукой. Но тут стало ясно, что у меня всего одна кисть – на левой руке исчезло запястье с пальцами. Краем глаза я углядел собственную пятерню, по-прежнему в перчатке, застывшую на полу этаким нелепым белым крабом.