В эту секунду я прощаю Девятьсот Шестого за то, что он был лучше меня. Мужественней, терпеливей, тверже. Потому что он наконец отказался от самого себя — так же, как я отказался, когда валялся в проклятом ящике. Он стал новым человеком — так же, как и я стал. Мы снова можем быть братьями!

Доктор фиксирует: показатели у Девятьсот Шестого — что надо. Испытание пройдено.

Оказавшись с ним наедине, я отвешиваю Девятьсот Шестому восхищенную затрещину.

— Как ты это сделал?!

— Сделал, — жмет плечами он. — Сказал и сказал. Она знает, что я ей неправду сказал.

— Как?!

— Она всегда знает, — уверенно говорит он.

— Ты что… Обдурил их?!

Он смотрит на меня как на идиота.

— А ты что, всерьез собирался говорить своей матери, что она преступница?

— Они же нас измеряют!

— Это все херня! — шепчет он мне. — Есть способы технику обмануть! Пульс, пот… Какая разница?

Он их обставил. Притворился и обставил нас всех.

— Я это в ящике понял, — говорит он. — В склепе. Они тебя поломать хотят. А если ты резиновый? Ты просто берешь себя-настоящего и прячешь внутрь себя-с-номерком. Главное — так спрятать, чтобы при обыске не нашли, понимаешь? Даже если в кишки с фонарем полезут. Ты — это ты! Они тебя переделать хотят, и ты просто дай им думать, что у них получилось. И тогда ты себя настоящего в себе фальшивом отсюда вынесешь. Просят, чтобы клялся, — клянись. Это все слова, они не значат ничего.

— Ты… Ты простил ее? — говорю я совсем тихо — так, что даже сверхчувствительные микрофоны не различат ничего.

Но Девятьсот Шестой кивает мне.

— Она мне так говорила: я живой человек, Базиль. Я просто живой человек. Не жди от меня слишком многого. Я запомнил. И я тоже просто живой человек. Думаю, она понимает.

Я кусаю нижнюю губу, отдираю тонкую полосочку кожи — чтобы было больно.

— Ладно. Еще услышат. Пошли.

Мне этот его способ не подходил. Мне бы все равно пришлось делать все всерьез — если бы мне позвонили. Только мне так и не позвонили.