Он поднялся на ноги и вскинул правую руку над головой – в знак мира.

– Аке, Тохира! – сказал он.

– Аке этоу, Тохира ма! – прозвучало в ответ.

Через несколько минут трое умбуру уже делили с ними скромную трапезу.

– Они особенно падки на бекон, – сказал Игрищев.

Затем у него завязался оживленный разговор с Кильно, за которым Тераи пытался следить как мог. Но он быстро понял, что базового запаса слов, усвоенного благодаря гипнопедии, здесь явно недостаточно. Ему не хватало знания культуры умбуру, что позволило бы различать малейшие нюансы интерпретаций, улавливать намеки. Беседа велась по-дружески; похоже, Кильно был искренне рад видеть Игрищева.

– Расскажите ему о Лео, Стан! Бурная реакция на его появление может принести проблемы всем нам.

Игрищев объяснил умбуру, что Тераи – великий колдун, который водит дружбу с одним из Н’губу с его планеты. Судя по всему, слова геолога произвели на Кильно и его товарищей глубокое впечатление: когда Лео вышел из зарослей и улегся в ногах у Тераи, они посмотрели на Лапрада с уважением и опаской.

Прошло два месяца. Игрищев и Тераи жили в деревушке Богада, на Тиланике, притоке Ируандики, прямо под порогами, наполнявшими тихие ночи глухим гулом. Им отвели уютную хижину, которая напомнила Тераи полинезийские фарэ. Она стояла на берегу реки, снаружи от палисада, окружавшего деревню. Дали им и пирогу, выдолбленную из ствола широкого дерева; Игрищев, обожавший в свободное время рыбачить, часто ею пользовался и всякий раз возвращался с восхитительной рыбой, которую, прежде чем зажарить, показывал Кильно и прочим умбуру.

– Тут водятся и ядовитые рыбы, – пояснил он Тераи, – но умбуру они известны, и так как у нас почти одинаковый метаболизм, безопасная для них пища не принесет вреда и нам. Вот только во вкусах мы не сходимся! Они без ума от мяса билими, которое мне страшно напоминает прогорклый свиной жир! Даже Лео его не ест!

Тераи делил свое время между геологоразведкой – он уже обнаружил интересные месторождения – и изучением языка умбуру. Язык был достаточно сложным, с массой нюансов, и в некотором роде двояким: существовал народно-разговорный, или повседневный, умбуру, которым туземцы пользовались на охоте или в беседах с друзьями, и умбуру священный, язык религии, на котором также говорили между собой вожди и жрецы. Сама религия была разновидностью анимизма, веры в одушевленность всей природы, к которой примешивался культ предков. Где-то на небесах витали непонятные боги, которым было абсолютно наплевать на людей, за исключением разве что Антифорато, бога смерти, который призывал к себе воинов, когда наступал их час, и убывал с ними на своей лодке, вынуждая переплыть Конахандуку, мистическую реку, что разделяла мир живых и царство мертвых. Об этом царстве мертвых, Конахе, умбуру имели лишь смутное представление: они полагали, что это край цветущих равнин, богатый дичью и прелестными девушками, где храбрецы то воюют, то пускаются в амурные приключения, и так длится вечно. Что до трусов, Антифорато не брал их в свою лодку, и тогда их поедал Гоха, великий боа болот, на котором держалась планета.