— Нина! Я же тебя спрашиваю!..

— Да, Анюта?

— Что у нас на ужин, ты запомнила?

Меню на весь день они читают ежеутрене, перед завтраком, его вывешивают у входа в столовую, написанное от руки на клетчатом листочке красивым женским почерком, и Нина уже перестала раздумывать над загадкой, кто же его пишет. Эти листочки дают ей редкое ощущение, слишком ценное, чтобы его оспаривать и препарировать: уверенность хоть в каком-то аспекте будущего. Меню всегда сбывается, и в этом его привлекательность, граничащая с чудом.

— Рыба в маринаде, — по памяти, как примерная ученица, рапортует Нина. — Гарнир каша пшенная. Хлебобулочные изделия и наринэ.

— Наринэ полезно для пищеварения, — изрекает Анюта. — Надо будет взять за Юрия Владиславовича и Александра Павловича тоже.

Делает глубокомысленную паузу:

— А хлебобулочные… ну, если рогалики, тоже.

— Рогалики были вчера, — напоминает Нина.

Ровно в девятнадцать тридцать они спускаются в столовую. Зал, освещенный люминисцентными лампами, пугающе пуст, и спорадические фигуры кое-где за столиками только подчеркивают зияющее отсутствие остальных. Нина замечает женщину с тремя детьми, одинокую соседку из тридцать девятого, девушек-студенток, двух теток в бархатных платьях… Огромные окна проглядывают в щели белых жалюзи абсолютной непроницаемой чернотой. У Анюты на руках Зисси, она держит собачку демонстративно, с вызовом; Зисси периодически потявкивает. Но никто не обращает внимания.

Их столик накрыт на двоих: блюдце с двумя пирожками и одинокие стаканчики наринэ похожи на островки, затерянные в полированном океане. Анюта взвивается и протестует, и вскакивает из-за стола, и рвется бежать куда-то жаловаться, добиваться — чего? Нина кладет руку ей на локоть, пытаясь успокоить. Пальцев касается теплая Зиссина шерсть.

Мимо проходит парочка японцев, они кивают и улыбаются — маленькие, какие-то ненастоящие, словно ходячие узкоглазые куклы. Нина гонит от себя это ощущение, такую недостойную, хамскую стихийную неприязнь — но Анюта уже ловит волну и озвучивает расчетливо громко:

— Смотри-ка, а этот остался. Главный по безопасности! Обезьяна японская.

— Анюта!..

Но ее уже не остановить. Анюта несется, как серфингист, на пенном гребне нарастающего скандала, накручивая и подгоняя себя, в азарте все сильнее тиская загривок Зисси:

— Все наши мужчины ушли в экспедицию! Как один! Никому в голову не пришло трусливо отсиживаться в пансионате, кроме…

К счастью, в этот момент, громыхая тележкой, подходит официант, похожий на палача, и Анюта с ходу маневрирует, переключаясь на него: