— Предлагаю проголосовать, — повторяет он, и писатель ощущает истинное наслаждение, уступая другому роль вдохновителя и лидера, переходя в такой знакомый и органичный для себя статус наблюдателя жизни, а вернее, соглядатая, подсматривающего за ней со стороны, из-за угла. — Все ли согласны с тем, что необходимо вернуться в пансионат?…

Писатель готовится считать поднятые руки. Инженер человеческих душ, да. Я никогда не упускал случая узнать что-нибудь новенькое про людей — даже сейчас, когда это уже не имеет ни малейшего смысла.

— А если она жива? — с тупой безнадежностью спрашивает Тим.

— Как она может быть жива?!! — орет Пес, и срывается на кашель и хрип.

— Или идем дальше, в город, — говорит Рыжий спокойно и звучно. — Наверное, осталось немного. И в том случае, если… ну, вы поняли, чтоб не повторять. Может быть, нас там ждут.

— Не смеши, — хмуро отзывается Гоша. — Кто нас может ждать?

— Один такой надеялся, — бормочет Андрей. — Что выйдет наружу и сразу попадет в чьи-то распростертые объятия. Чисто за смелость. А японец предупреждал.

— Напрасно мы не приняли во внимание то, что сказал Якутагава-сан, — бросает Ермолин. — Он по крайней мере специалист.

— Но снабжение, — возражает Спасский. — Вы же сами говорили. И, если помните, завхоз…

— Какой еще завхоз?! — внезапно взрывается Михаил. — У меня ребенок! И если мы сейчас не…

— У меня тоже… дети, — обрывает Рыжий. — Я же предлагаю: проголосуем.

— А смысл?

Это Тим. Его длинная рука, похожая на ножку циркуля, очерчивает пространство, и все головы поворачиваются по кругу, все взгляды описывают панораму, и писатель смотрит тоже. И видит, как и все они, ирреально опрокинутый, закрученный улиткой горизонт, невозможный в нормальном, правильном мире. Сизые волны и серые скалы вползают друг в друга ложноножками паззлов, замыкая ленту Мебиуса без начала и конца. Все координаты смещены, все направления ложны, не осталось ни единого ориентира, по которому они могли бы хоть приблизительно определить свое местоположение в заново искривленной реальности. Никто из них, независимо от желания и приоритетов, не имеет представления, куда идти.

Выхода нет, верить нельзя никому, следовать не за кем. Этот факт обрушивается на сознание, обнаженное недавним шоком, и врастает в него безоговорочно, как данность. И тогда все они, позабыв о новом, две минуты продержавшемся лидере, глядят в упор на него, писателя. Он виноват. Он должен ответить.

Забавно. В этом смысле люди никогда его не разочаровывали.

Ну, кто у нас первый?

— Что за хня?! — кричит, как и ожидалось, самый накрученный и нервный, Пес. — Куда вы нас,…, завели?!