Попыталась сосредоточиться на том, что это и есть самое главное.
— Они спросили: это твоя собачка? Я сказала «да». Чтобы отдали, — ровно поясняет Карина. — А еще давали конфеты. Вот.
Рыжий-Рыжий выхватывает золотой шелестящий фантик из ее пальцев. Расправляет, смотрит.
— Врешь. Такие в нашем магазине продаются.
— А мне-е-е? — канючит Звездочка.
— Тихо ты, мама купит. А ты все врешь. Нигде ты не была.
Карина спокойно, без обиды пожимает плечами:
— Бывают одинаковые конфеты.
Детские голоса доносятся размыто, словно из-под воды. Хочется спать, ей теперь все время хочется спать, даже больше, чем увидеть море. Равномерно, привычным фоном, ноет спина. Живот твердеет, потом расслабляется вновь. За окном шелестят фальшивые волны листвы, ей видны с кровати только самые верхушки крон. Наверное, надо встать. Хотя бы сесть, опираясь на подушку, присмотреть по-хорошему за детьми… или это они присматривают за ней?
— У них там бассейн, — говорит Карина. — Теплый, под стеклянной крышей. Но я не купалась. Просто видела.
— Стеклянную крышу и отсюда было бы видно!
— Отсюда ничего не видно.
— Потому что ты врешь!
— Нет. Потому что они не хотят, чтоб мы знали, — в голосе черненькой девочки наконец-то, впервые за все время прорезается живой надорванный звон. — Он сказал, что детям все равно не верят. Никогда.
— Кто?
— Который все это выдумал.
— Твой папа? — спрашивает Звездочка. — Ты гово'ила, что твой папа.