— Но…, — я попытался робко возразить, но Анжела мою попытку тотчас же пресекла.

— Не перебивай, а дослушай. Ничего ты не потеряешь и узнаешь все, что хотел. Только немного позже. Я расскажу все, когда мы вернемся в поселок, и не только тебе, но и Снежане. Я поняла, что именно тебе надо решить, и поверь, для этого нужно, чтобы все знала и моя сестренка, она тебе очень поможет принять правильное решение. Ну, ты же мне веришь?

— Верю, верю… А тебе самой не интересно узнать, как я догадался? — я мысленно уже согласился с отсрочкой, но надеялся получить хоть какую-то информацию именно сейчас.

— Ну, ты же существо бо-же-ствен-ное, все-видящее и все-знающее, — голос Анжелы становился тише, слова неразборчивыми и тягучими, зато поцелуи и ласки делались все более страстными и призывными.

Мы потратили слишком много душевных сил на борьбу, признание и осознание свершившегося. И от этого чувства наши вспыхнули и запылали с новой силой. Пережив страх потери и разочарования, мы любили друг друга так же, как в первый день, пожалуй, даже сильнее и безрассуднее. Все остальное в мире казалось нам совершенно неважным и незначительным по сравнению с тем, что происходило сейчас между нами.

После последовавших вновь признаний в любви и их бурного подтверждения мы, расслабившись, лежали, чуть отстранившись друг от друга. Мне так было удобнее любоваться своей белокурой красавицей, возлежавшей в грациозно-сооблазнительной позе на захваченном с корабля одеяле. Анжела полуприкрыла глаза и мечтательно улыбалась. Она была чудо как хороша. Странно. После того, как я получил подтверждение моих подозрений и понял, насколько мало я знаю, на самом деле, об этой девушке, она стала мне гораздо ближе и роднее. А всепоглощающие, казалось бы, впечатления познания и страсти становилось лишь фоном для зародившейся нежности, сопереживания и тоски. Странно перемешавшиеся чувства заново создавали мою душу, как из осколков разбившегося бокала складывается причудливая мозаика, играющая и переливающаяся новыми гранями и ощущениями. Я любовался моим ангелом, столько раз уже потерянным и обретенным. Искал и находил привычные и знакомые черты и открывал для себя новые. И то и другое вызывало осознание бесконечности и непостижимости прекрасного и, одновременно — вечности счастья и любви.

Анжела зевнула, виновато и застенчиво улыбнулась, перебралась поближе ко мне и почти сразу же уснула, положив голову на мое плечо. Но и во сне она продолжала улыбаться и иногда неразборчиво лепетала на незнакомом певучем языке очень понятные и приятные мне слова. Я тоже вскоре уснул, расслабленный и умиротворенный. И снились мне невообразимые, удивительные сны. Сны о мире, никогда мною воочию не виденном, мире чудесном и грандиозном, восхищающим и пугающем безграничностью своих возможностей, бывшим непонятным и беспредельно далеким и, в то же время, родным и близким, о мире моей прекрасной Эййуиль.