— Но ведь это не твоя страна.

— Моя мать — сантинелка, мой отец — изулец, — вскинула голову Марика, тряхнув темными кудрями. — Какая страна должна быть моей?

На этот раз он не ответил ничего. Только сидел, понурив голову, и постепенно ее руки снова начали дрожать.

— Кит, — неуверенно позвала Марика, шагнув ближе.

Он поднял на нее черные глаза.

— Я не хочу воевать ни на чьей стороне, — сказала она. — Я хочу только, чтобы никто больше не воевал.

Кит еле заметно приподнял одну бровь.

— Если Аргения сдастся, будет мир, — пояснила Марика.

Он поднял обе брови.

— Ты считаешь, что это не так?

— Я считаю, что ты помогаешь тем, кто затеял эту войну, — пожал плечами Кит и тут же резко вздохнул от боли.

Она больше не могла сопротивляться желанию своих рук. Пересекла пустое пространство между ними за три широких шага, опустилась на колени, положила ладони на избитое лицо. Кит слабо улыбнулся под ее пальцами.

— Что они сделают со мной? — спросил спокойно.

Марика ничего не ответила, сосредоточившись на неровной израненной коже под ладонями. От него шел тяжелый сильный запах, такой непривычный после умащенных благовониями изульцев — пота, крови, пыли… Леса.

— А ведь я правда собирался вернуться, — сказал Кит тихо.

Марика встретилась с ним взглядом и вздрогнула.

— Все это время я думал о том, — продолжил он, — как поднимусь по дороге от Тремпа — а там меня будешь ждать ты.

— А мне в этой истории ты отвел какую роль? — сухо усмехнулась Марика, возвращаясь к ссадинам и кровоподтекам. — Ждать?

На этот раз настала очередь Кита промолчать. Марика медленно перемещала ладони по его лицу, шее, плечам, груди. Нащупала два сломанных ребра.