Оставшись в одиночестве, Аттерсон немедленно спрятал оба письма в свой несгораемый шкаф, где они и остались навсегда.

«Ну и дела! – подумал он. – Генри Джекил пошел на подлог ради спасения убийцы!»

От этой мысли буквально кровь стыла в жилах.

Примечательный эпизод с доктором Лэньоном

Примечательный эпизод с доктором Лэньоном

Время шло. Была назначена награда за поимку убийцы – несколько тысяч фунтов, так как смерть сэра Денверса была воспринята с всеобщим негодованием. Однако полиция не могла обнаружить никаких следов мистера Хайда; он исчез, словно никогда и не существовал. Вскрылись некоторые мрачные факты из его прошлого. Распространялись слухи о жестокости и вспышках ярости этого человека, о его порочной жизни, странных знакомствах, о ненависти, которую он возбуждал к себе. Но где он мог находиться теперь, никто понятия не имел.

С того дня, как Хайд покинул свое жилье в Сохо, он окончательно исчез из поля зрения, и Аттерсон уже начал было успокаиваться. По его мнению, смерть Денверса с избытком окупалась исчезновением Хайда. С тех пор, как доктор Джекил освободился от дурного влияния этого негодяя, для него началась новая жизнь. Его затворничество прекратилось, он стал чаще видеться с друзьями, бывал у них и принимал у себя. Он уже давно был известен своими благотворительными начинаниями, а теперь, вдобавок, стал чрезвычайно набожен. Доктор много работал, постоянно бывал на свежем воздухе, помогал беднякам. Его лицо стало более открытым и просветлело, как у человека, который живет в мире с самим собой. Так продолжалось два с лишним месяца.

Восьмого января Аттерсон обедал у Джекила в кругу друзей, в числе которых был и Лэньон. Хозяин дома посматривал то на нотариуса, то на врача – как в былые дни, когда все трое были неразлучны. Но двенадцатого января, а затем и четырнадцатого нотариус заходил к Джекилу, но оба раза не был принят. Пул сообщил: «Доктор никуда не выходит и никого не желает видеть». Пятнадцатого января Аттерсон предпринял новую попытку, и опять безуспешную. За минувшие два месяца он привык почти ежедневно видеться с другом, и возвращение Джекила к затворничеству весьма его огорчило. На пятый день Аттерсон пригласил Геста отобедать с ним, а на шестой отправился к Лэньону.

Там его, по крайней мере, приняли, но когда он вошел в комнату, перемена во внешности этого процветающего медика поразила его. На лице Лэньона ясно читался смертный приговор. Его свежий румянец сменился страшной бледностью, он исхудал, оплешивел, постарел. Но даже не эти признаки стремительного физического упадка привлекли внимание нотариуса, а выражение его глаз и жесты, в которых сквозил тщательно скрываемый ужас. Нелегко было предположить, что доктор боится смерти, однако именно к этому и склонялся Аттерсон. «Действительно, – думал он, – он врач, ему известна истина, он знает, что его дни сочтены, и не в состоянии справиться с мыслью о скором конце». Однако как только Аттерсон позволил себе заметить, что его друг очень изменился, доктор без всякого страха и смущения заявил, что он человек обреченный. Сказано это было твердо и убежденно.