Пенни обнаружила, что теперь так и смотрит на мир сквозь черную пелену. Ей постоянно представлялись лица – лица отца и матери, хотя эти образы со всей ясностью в душе не сохранились. Лицо Примулы, девочки, которая должна была стать хорошей подругой – женщины, которая смотрела на нее из стеклянной витрины, не сводила с нее заговорщицкого взгляда, попивая топленые сливки. Белокурая малышка Алисса, чарующе добрая улыбка. Получеловеческое лицо Твари. Пенни пыталась, словно от этого зависит все, припомнить его как можно подробнее, мучительно восстанавливала в памяти страшный рот, опущенные уголки губ, прищур невидящих глаз, в которых безошибочно читалось безумие. Всякое новое лицо – безликий диск, подернутая дымкой луна. Пациенты появлялись и уходили: несчастные дети, озабоченные дети – дети, которые не в силах сорвать приросшую маску тревоги или болезненной возбудимости. Ей становилось все труднее отличить одного от другого. Лицо Твари маячило в сознании, ревниво домогалось внимания, отвлекало от повседневных забот. Пенни там побывала, но увидеться не удалось. А увидеть ее вновь необходимо. Необходимо потому, что она реальнее Пенни. Лучше бы не видеть ее никогда, но пути их сами пересеклись. Тварь раздавила ее, высосала до капли, даже не заметив, кто она, что она. Надо вернуться, встать с ней лицом к лицу. Что же еще остается, спрашивала себя Пенни и отвечала себе: ничего.

Она поехала. За окном поезда проносились поля, а она сидела одна в вагоне и в то же время дремала в гостинице под покрывалом с косматыми розочками вековую ночь напролет. На этот раз она вошла в лес прежним путем, через калитку возле особняка, зорким взглядом быстро высмотрела заросшую тропинку и скоро добралась до поляны, где под кустом по-прежнему покоилась груда нетронутых косточек. Пенни тихо вздохнула, упала на колени, села, откинувшись на гнилой ствол, и мысленно позвала Тварь. В тот же миг она ощутила волнение Твари, заметила трепет ветвей, услыхала тяжелый гул, уловила древний запах. День стоял сероватый, день как день. Шум приближался. На мгновение Пенни закрыла глаза. Когда явится, надо взглянуть ей в лицо, надо понять, что она такое. Пальцы рук на коленях вяло переплелись. Напряжение ушло. Кровь замедлила бег. Пенни была готова.

В торговом центре Примула расставляла пластиковые стульчики всех цветов радуги. Наклоняясь, она чувствовала, как похрустывают суставы. На улице лило как из ведра, но торговый центр был неуязвим, словно хрустальный дворец в стеклянной витрине. Крапчатый мраморный пол, на котором выстроились цветные стульчики, так и сверкал. Рядом бил фонтан. Рябящая зеленоватая вода в бассейне подсвечивалась, отчего гладкие камушки на дне и монеты, брошенные посетителями на счастье, обросли золотистой каймой. Примулу обступили дети: мамаши, поцеловав их на прощанье, велели вести себя хорошо, не шуметь и слушать тетю. У всех в руках прозрачные пластиковые стаканчики с ярким апельсиновым соком и печенье в серебряной фольге. Дети тоже всех цветов: черные, смуглые, розовые, веснушчатые, кто в розовой курточке, кто в желтой, у кого капюшон лиловый, у кого малиновый. Кто широко улыбается, кто хнычет, кто егозит, кто стоит молча. Примула присела на край бассейна. Она уже все для себя решила. Улыбнувшись самой доброй, самой приветливой своей улыбкой, она поправила золотистые локоны и начала: вот послушайте. Я расскажу вам удивительную историю. Историю, которую еще никто никому не рассказывал.