Вместо пальцев на правой руке – длинные ножи.

– Я буду резать тебя, – говорит мужчина, – долго резать. У нас много времени. Только через три дня сюда придут взрослые, а пока я буду играть с тобой.

Мужчина сбрасывает шляпу, и Вадик видит вместо лица мешанину пульсирующих кровеносных сосудов, словно куча червей, багровых и гнилостно-зеленых, переплетенных, как нити ковра. И в этом живом подрагивающем ковре чернеют большая дыра рта и две дырки поменьше на месте ноздрей, и желтые сферы глаз свисают из глазниц, раскачиваясь, как маятники.

– Мы славно повеселимся, – говорит мужчина, – а потом ты уйдешь… уйдешь к своим друзьям… уйдешь и передашь от меня послание… ты его запомнишь… хорошо запомнишь… у нас ведь много времени… ты успеешь выучить его наизусть… поверь мне…

Тихий, дребезжащий смех… мертвый мужчина подходит все ближе… ближе… ближе…

3

Вот ведь, Ника и представить не могла, что окажется внутри настоящего мертвого фильма! Вью-Ёрк оказался таким же, каким она видела его в кино, – но все-таки другим. Город тянется к небу параллелепипедами небоскребов, неоновые огни отражаются в матовых стеклах длинных мертвых автомобилей, рекламные надписи вспыхивают над мостовыми, манекены в витринах вызывающе прекрасны, а сквозь окна кафе видны парочки, сидящие за столиками с бокалами в руках…

Да, люди, это самое главное! Непохожие на нас – но все равно люди, как мы. Впервые Ника видит столько мертвых сразу, настоящих мертвых, хочется даже сказать «живых», то есть не каких-нибудь зомби или ромерос – нет, обычных мертвых людей: мужчин в хорошо сшитых костюмах, детей в пестрых куртках, длинноногих девушек в босоножках на высоком каблуке. Поток пешеходов струится по тротуару, пересекает гудящую улицу, вливается в подземелье сабвея…

Ника смотрит во все глаза: так вот от чего защищают нас пограничники, вот что скрыто по ту сторону Границы!

– Ну что, Марина, – говорит Ника, – стоило воздвигать Границу, чтобы отгородиться от этого?

Марина пожимает плечами. Подумаешь, мертвые босоножки и элегантные платья – в конце концов, у ее мамы тоже два мертвых платья и одни франкские туфли, тоже очень красивые. Хотя ночные улицы, залитые ярким и словно бы посторонним светом реклам… да, такого Марина никогда не видела.

Они спускаются под землю – в мертвое метро, знаменитый вью-ёркский сабвей. Марина исподтишка смотрит на Нику – ну как, довольна? Да уж, в самом деле – грустное зрелище, никакого сравнения с нашими подземными мраморными дворцами. Кислый запах немытого человеческого тела, металлический привкус гари… а вот какой-то старик спит прямо на перроне, подложив под себя картонные коробки. Наверно, бездомный, думает Ника и замечает еще одного пассажира. Прислонившись к колонне, он курит в ожидании поезда.