В руках он держал маленький нож из человеческой кости, гораздо меньший того, которым Кестель резал себе руку.

– Нож? – удивленно выговорил Кестель. – Мозаика – это нож?

– Мозаика – это все, что угодно, – ответил Бон. – Все зависит от того, для чего хочешь применить ее.

Он сжал пальцы на рукояти, быстро махнул над головой и сразу же у руки, переложил нож в другую руку и повторил жест. Затем, меняя руки, Бон принялся рубить воздух вокруг себя, словно исполнял странный беспокойный танец.

– Что это и зачем? – удивился Кестель.

Бон все быстрей и яростней рубил воздух. Наконец, он громко рассмеялся и подал ножик девушке.

– Йонни…

Она взяла нож, минуту присматривалась к Бону, чуть задирая голову вверх, и вдруг коротко рубанула воздух у самого его уха.

– Просмотрел, – мило заметила она и принялась сама отплясывать и рубить воздух.

Рубила она притом с удивительным изяществом и точностью, будто несомненно знала, куда бить.

– Что это и зачем? – повторил Кестель. – Вы ведете себя как безумцы.

Йонни отдала Бону костяной клинок. Ее глаза пылали.

Бон взял нож за кончик острия, легонько ударил рукоятью о стол – и мозаика рассыпалась на семь кусочков.

– Они же… у всех частей теперь другая форма! – выдохнул пораженный Кестель.

– Мозаика – она такая. Удивительная она, – заметил Бон.

Он быстро сложил из кусочков плоский треугольник, поводил им перед лицом Йонни, затем перед своим, посмотрел на Кестеля.

– Ну все. Теперь мы свободны. Они не могут управлять нами и уже нас даже не видят.

Дурманящие шепотки Офеллы Мастерии Диамы давали результаты. Лабиринты выставили еще две головоломки, после чего снова пришлось

идти, и идти по длинным коридорам. Иногда магистрессы Ордена останавливались передохнуть.