Девочка подошла к Лассе, потянулась за рукой.

– Мудрая девочка, – похвалила Ласса и синей ладонью погладила волосы Сае.

Черный поколебался с минуту, затем вытер меч об одежду Таниды и сунул в ножны.

– Ласса, ты и вправду когда-то была с ним? Жуткий же голодранец… О таком никто не заплачет.

Девочка посмотрела в окно. От кресла Лассы открывался лучший вид – на аллею ив за оградой сада. Когда Ласса легонько оттолкнула Сае, чтобы дать место Черному и людям, пришедшим забрать тело, девочка осторожно обошла их, уселась за стол и вытащила из кармана куклу.

Сае позволяли одной выходить в сад. Она гуляла между цветущими клумбами, но не обращала на них внимания. Ходила Сае медленно, низко опустив голову, глядела равнодушно.

В первый день Ласса отправила с ней слугу, и на второй день тоже. Слуга рассказывал, что девочка просто ходит между цветами, иногда приседает, гладит куклу. На третий день Ласса приказала слуге остаться на кухне и помочь в приготовлении к балу.

Сае все утро бродила по саду, а когда солнце забралось в зенит, ушла к северному краю усадьбы, осмотрелась, взобралась на изгородь и в мгновение ока оказалась на другой стороне.

Там росли ивы, целая забытая аллея плакучих ив. Их ветви свешивались до самой земли.

Было душно, жарко, тяжело. Ветер не добирался туда, но когда Сае подошла к ближайшему дереву, ветви задвигались, потянулись к ней, словно захотели обнять, листья задрожали, засверкали на солнце. Девочка прильнула к теплому стволу, жесткой коре. Сае тяжело дышала, сердце трепетало в груди.

Зашумели и другие ивы, обратив свои кроны к Сае. От самых дальних волной покатился шелест, будто зазвучал шепот. Сердце билось часто и сильно, глаза перестали казаться пустыми, безразличными, ярко и живо заблестели.

Девочка зашептала. Ивы умолкли, заслушавшись, а когда Сае замолчала, зашептались снова и заколыхали блестящей листвой. К Сае покатилась волна звука. Сае подняла руки, и ива склонила ветви до самой земли. Часть листьев синела, умирала, жухла и морщилась, а потом наливалась багрянцем. Девочка срывала самые яркие листья.

Если бы слуга мог сейчас ее видеть, ему показалось бы, что тонкие ладони девочки становятся алыми от листьев, словно кровь заливает кисти, течет вниз по поднятым рукам, и Сае вся забрызгана кровью. Только ее лицо оставалось белым, а огромная старая колдунья в короне из ветвей заслоняет его от ядовитой мощи крови. Другие колдуньи, выстроившиеся вдоль аллеи, кивали и шептали заклятия.

Но слуга не мог увидеть, потому что, сгибаясь от тяжести, волок на кухню мешок с мукой и старался не обращать внимания на брань нового повара, наводящего свои порядки. А девочка в аллее набила карманы ивовыми листьями, коснулась коры, прощаясь, и побежала к изгороди вокруг сада Лассы.