— Йон… — Имя сорвалось с моих губ как мучительный вибрирующий стон, и я ощутила, как оно пробрало меня до самых костей, наполнив их жаром, как пустые бамбуковые жерди. Бетонная стена самообладания, что ограждала меня от истерики, со скрежетом изошла глубокими трещинами, и я ощутила, как горло словно бы сдавило стальной хваткой, перекрывая доступ кислорода. — Йон… я… я…

«Хана, что произошло?»

Мой метавшийся по кухне затравленный взгляд упал на Гарриса, и я вдруг поняла, что физически не могу находиться с ним в одном помещении. Поэтому поспешила убраться в другую комнату и там забилась в угол за кроватью, сжав голову руками. И тогда слова, что прежде словно бы застревали у меня в горле, прорвались наружу и хлынули полноводным потоком:

— Йон, он хотел навредить мне, и я убила его. Я убила его, Йон, понимаешь! Он лежит там… совсем-совсем мертвый. И от него так много крови! Так… много… Я вымыла все, что смогла, но наверняка следы остались. Вся эта квартира пропитана на десятки раз затертой кровью, я чувствую ее, чувствую ее повсюду… Соседка сказала, что они не выходили, понимаешь? Я не знаю, как он избавлялся от них, но какая-то часть их все еще тут. Йон, мне так страшно, они повсюду, они смотрят на меня, они впитались в мою кожу, и я никак не могу отмыть их… — Продолжая бормотать что-то в таком духе, я уже сама не разбирала и не разделяла слов, но будто бы обращалась к любимому единым нечленораздельным стоном боли и ужаса.

Именно в тот самый момент я внезапно ощутила всем своим естеством, что он единственный, кому я по-настоящему верю во всем, кому не боюсь признаться в самом гадком, кто всегда будет рядом, поймет, поддержит и вытащит из любых зыбучих песков, куда закинет меня жизнь. Его прошлое больше не пугало и не отталкивало меня. Оно в конце концов не могло изменить всего того, что было между нами после. Будучи уродливым гадким слизнем, что свернулся где-то во тьме прошедших лет, оно не касалось всего того замечательного, доброго и правильного, что было между нами и что мы оба взрастили в себе наперекор внешним обстоятельствам и порой самим себе. Я любила Йона, а он любил меня, и это все, что имело значение — это было единственным, за что вообще имело смысл цепляться, когда все остальное вокруг рушилось, как карточный домик. Если бы не он, я даже не представляю, как бы справилась со всем этим

«Хана, послушай меня, — наконец вторгся его голос в мой поток сознания. — Где ты сейчас?»

— На предпоследней станции восточной ветки метро, — отозвалась я и тут же поспешно добавила: — Йон, я боюсь возвращаться домой. Они наверняка ищут меня.