Нет!!! Она не выкрикивала ни имена богов, ни боевые кличи – просто продолжала вливать свою волю в камни. Возможно, Витле делала то же самое, потому что теперь самоцветы вращались настолько быстро, что превратились в огненный шар. Красный луч бил в него, но не мог ни пронзить это ослепительное сияние, ни погасить его.

Теперь крик донесся справа. Возможно, Йонана потеснили превосходящие силы противника. Но красный луч запульсировал, время от времени его Сила прерывалась. Сейчас… когда снова погаснет… воля… используй волю! Так она и сделала.

Красный луч больше не бил в самоцветы, теперь он целил вниз, в миниатюрный мир. Его Сила охотилась на синие искры, и те, что в море, и другие, на суше. Вращающиеся самоцветы засияли ослепительно, и вниз хлынул поток искр. Они рассыпались по всему миру, и там, куда они падали, вспыхивали новые синие огоньки. Тени отпрянули от искр, потом заметались, пытаясь погасить их, пока из каждой не разгорелось новое пламя.

Звон мечей нарушил концентрацию Келси, и девушка взглянула вправо. Йонана уже довольно сильно оттеснили назад. С ним бились две человекоподобные фигуры и существо, словно бы вышедшее из ночного кошмара. Однако воин отражал и наносил удары так, словно ему не раз уже доводилось возводить подобную стену из стали.

– Камень! Держи камень! – Витле прервала скандирование, подскочила к Келси, вцепилась в ее руку и потянула вниз.

Да. Камень. Келси снова взглянула на битву в мире-чаше. И ахнула, поняв, какую глупость совершила. Один из самоцветов вращался теперь все медленнее и медленнее, и от камней не летели больше искры, зажигавшие новые огни в мире внизу. Красный луч больше не пытался бороться с самоцветами и искрами, а вместо этого поднялся и ударил прямо в Витле и в нее.

Келси словно окатило волной жидкой грязи. Все жестокое, неправильно, злое в ее натуре откликнулось этому лучу. Теперь Келси пришлось бороться – не с лучом, но с тем, что таилось в ее душе. Все мелкие гадости, на которые она когда-либо была способна и которые совершила, всплыли в ее памяти, все неудачи и сомнения в себе почти сокрушили ее. Что она делает здесь, рискуя своей жизнью – а может, и чем-то бо́льшим, чем просто жизнь, – в этой битве? У нее нет никаких причин защищать этот мир – она не здесь родилась, ее ничто с ним не связывает. Нет, этот самоцвет, который она так берегла, принадлежал мертвой женщине, которая понесла за свое безрассудство ту же кару, которую Келси едва не навлекла и на себя.

У нее не было того Дара, о котором Витле и все прочие твердили с того самого момента, как она попала сюда. Что же она пыталась сделать?