– А может, споем полковой гимн? – неожиданно спрашивает Гильде.
– Карстен, да ты совсем ебанулся! – отвечает Вернер. – Мозги отшибло?
Идея не самая лучшая – не потому, что мы не умеем петь, и даже не потому, что мы выглядели бы по-идиотски. Дело в первую очередь в том, что мы едва друг друга слышим, оглохнув от множества взрывов. Мы с Пуричем, может, не настолько, но остальные скорее перекрикиваются, чем переговариваются.
Последние улыбки на лицах. Последние слова перед смертью.
Мы уже впадаем в оцепенение. Никто не говорит без нужды, чтобы не мешать другим. Лишь Северин постоянно крутит головой, наблюдая за действиями противника. Отряды ждут сигнала, готовые стиснуть кулак на горле врага, задушить нас одним лишь страхом. В голове у меня столь полная пустота, что я просто смотрю на солнечный диск.
Сержант показывает на часы. Повстанцы, словно заметив его жест, наступают сразу со всех сторон. Их машины вздымают тяжелую округлую тучу пыли. Им нужно еще преодолеть несколько сотен метров, чтобы начать в нас стрелять. Они громко завывают, трубят клаксонами и палят в воздух. Смерть врагам Ремарка.
– Я боюсь, – говорит Паттель. – Кажется, меня сейчас стошнит.
Никто ему не отвечает. Мы смотрим как зачарованные на приближающуюся мощь, которая хочет нас пожрать. Автомобили движутся все быстрее, звуки все громче. Боевики, сидящие на пикапах, уже целятся в нашу сторону, уже нажимают на спуск автоматов. Водители высовывают головы, чтобы получше нас разглядеть.
– Смотрите! – я показываю прямо перед собой. – Начинается!
Войска словно застыли в янтаре.
Теперь уже все мы замечаем, что они движутся крайне медленно. Издаваемые противником звуки становятся басистыми и протяжными, растянутыми до пределов абсурда. Такое впечатление, будто фильм, который мы смотрим, покрылся слоем меда.
Мы видим также первые молнии, которые появляются в замедленном темпе, разворачивают хвосты подобно павлинам и величественно ударяют в землю. Небо обретает болезненно-фиолетовый цвет, а воздух явно сгущается. Все пространство заполняется ревом Зверя.
Размеренный низкий гул, нарастающий с каждой секундой, вибрирует на грани слышимости, собирается в воздухе будто мокрота, размножается, превращается в камень и наконец грохочет с такой силой, что кажется, будто он разнесет нас всех в клочья.
Наши останки сольются с песком, тела раздавит, словно цветы, словно мысли, словно листы бумаги, часы, минуты, секунды, автомобили, снаряды и стены, капли пота и капли бензина, отданные приказы, фонари, окровавленные бинты и дети, вырванные с кожей волосы и огромное пространство. Очертания космоса напоминают одновременно веретено и раковину, ванну, пузырь и бутылку Клейна, печальное лицо любящего Бога. Черный бескрайний океан.