Потому я никак не комментирую, когда Вернер утешает товарищей, говоря, что мы погибаем за человечество. Я вижу, что перед лицом смерти вся его ненависть куда-то улетучилась. Он думает о том, услышит ли кто-нибудь о нашем самопожертвовании и не забудут ли будущие поколения, чем они обязаны личному составу Дисторсии. Ему хотелось бы, чтобы его фамилия оказалась на памятной доске. А мне остается лишь верить, что ценой крови армаев мы купили миру хотя бы столько времени, чтобы мой сын смог прочитать мои письма.

Никто из нас не знает будущего – даже я после разговоров с Эстер. Я получил обрывки информации, которые лишь вызвали хаос. Однако я знаю, что в нынешней ситуации мы уже ни на что не можем повлиять. Мы можем лишь ждать гигантского зрелища, согласившись быть реквизитом и мысленно повторяя, что находимся в лучшем положении, поскольку знаем час премьеры.

Повстанцы, окружившие базу, готовятся к бою, уже видя в воображении победу, удачный штурм позиций врага. Эван Гарсия расхаживает по палатке, планируя дальнейшие действия – удар по Харману, захват власти в провинции, а затем марш на столицу. В столкновении с подразделениями МСАРР его шансы ничтожны. Если он откажется от партизанской войны, то погибнет в течение недели. Или, вернее, – погиб бы, если бы послушал Остина.

Мы заберем с собой полковника. Заберем его гвардию и множество фанатиков-гадейцев. Мы не будем праздновать победу, но и им не суждено торжествовать после битвы. Наша история с треском захлопывается, всосанная глубоко под землю. Лишь бы все, что случилось в пустыне, оказалось забыто навсегда.

Мы все поднимаемся на крышу. Тяжелораненых затаскиваем наверх. Северин слегка нервничает, что мы столь по-дурацки подставляемся под обстрел, но никто не воспринимает его слова всерьез. Он произносит их лишь по привычке – то же самое говорил бы Голя.

Над пустыней Саладх восходит солнце, освещая войска партизан, которые уже свернули лагерь, грузят снаряжение на машины и слегка беспорядочно усаживаются в них, готовясь к последнему штурму. Мы медленно поворачиваемся кругом, убеждаясь, что со всех сторон происходит то же самое. Эта картина вполне могла бы сломить нас психически, если бы не осознание того, что должно вскоре случиться.

Пурич достает медальон со святым Георгием и вверяет нас попечению убийцы дракона. Благодаря этому кусочку серебра он продержался в Дисторсии до самого конца. Амулеты действуют тем сильнее, чем больше веришь в их могущество.

Те, кто сюда приедет, будут чертовски удивлены. Девять оборванных солдат стоят на крыше здания – единственного пережившего атаку – и смотрят сверху на происходящее. Наверняка они подумают, будто мы сошли с ума, или скорее вообще ничего не подумают. Сержант упрямо повторяет, что, когда они приблизятся на километр, мы должны лечь и стрелять.