– Но… Майк, милый, все ведь, как раз наоборот, смеются, когда видят что-нибудь приятное, хорошее… над ужасами не смеются.
– Ты думаешь? А ты вспомни хотя бы Лас-Вегас. Ваша женская команда выходила на сцену – и что же, вас встречали смехом?
– Н-ну… нет, конечно.
– Но ведь вы были самой красивой частью шоу. А зрители не смеялись, они смеялись, когда клоун путался в собственных ногах и падал либо происходило еще что-нибудь далеко не благое. Рассмейся они при вашем появлении – вы бы очень обиделись.
– Но люди смеются
– Не только? Возможно, я грокаю еще не во всей полноте, но ты попробуй вспомнить что-нибудь смешное – шутку, анекдот, все что угодно, лишь бы было по-настоящему смешно, вызывало хохот, а не так, легкую улыбку. А потом посмотрим, нет ли там какой-нибудь неправильности, – и не потому ли мы смеемся, что она там есть. – Он немного задумался. – Научись обезьяны смеяться, они стали бы людьми.
– Пожалуй.
Джилл начала копаться в памяти, перебирая самые смешные анекдоты, анекдоты, смешившие ее когда-то буквально до колик: «…а из шкафа голос „Выносите вещи!“», «А я вас, мамочка, отпускаю…», «И я тоже два раза – с футбольной командой и с батальоном морской пехоты…», «На первое-второе рас-считайсь!..», «Смотри, засранец, как это делается!», «Но имей в виду, для меня этот день будет совершенно испорчен…», «Вы, конечно, будете смеяться, но она тоже умерла…», «Ну и куда он нам такой нужен? Хряп! Хряп! Хряп!», «Будем лечить – или пускай живет?», «Я-то знаю, но петух-то не знает!», «Сказал: „Дзинь!“ и помер…», «Где та эскимоска, которой я должен пожать лапу?».
Ну и что? Анекдоты не показательны, они – плод чьей-то фантазии, и не более. А как настоящие происшествия и розыгрыши? С розыгрышами было плохо, все они – даже такие невинные, как подложенная на стул кнопка, – только подкрепляли гипотезу Майка. А уж если вспомнить шуточки интернов… молодых медиков вообще следовало бы держать в клетке. Реальные происшествия? Как у Эльзы Мэй лопнула резинка от трусов? Вот уж смеху-то было… особенно для Эльзы. Или как…
– Судя по всему, тот самый клоун, прилюдно шлепающийся на задницу, – высочайшая вершина юмора, – мрачно констатировала Джилл. – Что представляет племя человеческое не в самом радужном свете.
– Да нет, напротив!
– Как это?
– Раньше я думал – мне так говорили, – что «забавное» происшествие – происшествие благое. Но это не так. Забавное происшествие далеко не забавно для того, с кем оно приключилось. Взять, скажем, того же шерифа без штанов. Благо – не в самом происшествии, а в смехе. Я грокаю в смехе отвагу… и участие… и единение против боли, горя и поражения.