Пайрева сжала мою руку.

– Ты должен его остановить. И ты можешь, Алеф. Ты должен в это верить – мы должны в это верить.

От того, насколько она на меня надеялась, я был готов расплакаться. Пайрева обняла меня за плечи, поцеловала в губы, потом отстранилась и сказала:

– Подумай, Алеф. Ты представляешь себе, как может произойти запуск?

– Он мне рассказал. Ему в голову имплантирован нейропередатчик. Пеллонхорк называет его переключателем мертвеца. Когда он умрет, передача прекратится и семена откроются.

– А если он окажется вне радиуса действия приемника?

– Приемник ведет регулярную проверку. Он допускает периодическое молчание. Есть небольшой период отсрочки.

– А если передатчик откажет?

Все ее вопросы я уже задавал себе сам, снова и снова, но последовательность ее логики меня успокаивала.

– Есть и живая цепь. Об отказе передатчика становится известно связному. Он проверяет, что с Пеллонхорком. Если за определенный срок он ничего не сообщает, семена открываются. – Я содрогнулся, вспоминая. – Пеллонхорк рассказывал мне это так, будто говорил напрямую с Богом. Он изменился, Пайрева. То, что он сделал со своим отцом и Лигатом, – безумие.

– Нет, – сказала она почти гневно и отдернула руку. Потом ее голос смягчился. – Нет. Мы не должны так думать. Это рак. Пеллонхорк на тебя полагается. Ты нужен ему, Алеф. – Она приблизилась и снова меня поцеловала. – Он в тебя верит, и я тоже.

– Я тебя люблю, – прошептал я. – Я тебя не потеряю.

Она улыбнулась мне, ее лицо сияло. Она была как гееннская богоматерь.

– Тогда ты должен его спасти, Алеф. – Она еще раз наклонилась ко мне, еще раз поцеловала меня. – Если кто-то и сможет его спасти, и спасти всех остальных, и спасти нас, – это ты.

Должно быть, Пайрева увидела, какое у меня было лицо. Она рассмеялась. Она на самом деле рассмеялась.

– Я возвращаюсь на Этаж. Твое присутствие там сейчас не требуется. Если потребуется, я сообщу. Почему бы тебе не пойти и не начать работать?

Она погладила меня по щеке и ушла.