— Но маркграф…

— Маркграф Фридрих оставит ее незамужней, чтобы доить мои земли и набить свой карман. — Манфред помрачнел. — Если бы мальчик выжил и Анна вместе с ним… А! Никто бы слова не сказал против, если бы эта женщина стала моим бургфогтом! То была жена, достойная мужчины! Часть меня умерла, когда я услышал вопль повитухи! Все эти годы — одна сплошная пустота.

— Так вот почему ты отправился на французскую войну? — спросил Дитрих. — Заполнить пустоту?

Манфред разозлился:

— Следи за своим языком, священник. — Он рванул уздечку на себя, но, посмотрев вверх, остановил коня. — Тпру! Что тут у нас такое?

По рядам ожидающих рыцарей и слуг пробежал шум. Некоторые на биваке указывали на небо и приветственно восклицали. Другие вскричали от ужаса, когда пять крэнков в упряжи для полетов опустились, словно опадающие листья, с небес на взрытое конями поле. Оки несли ручные pot de fer, висящие на перевязях, и длинные светящиеся трубки через плечо. Дитрих узнал Ганса и Готфрида — и ему показалось странным, что когда-то они все казались ему на одно лицо.

Среди тех, кто до сих пор не видал крэнков, прибыв из отделенных имений, поднялся вой. Маркитантка из Хинтервальдкопфа принялась размахивать в воздухе ковчегом для мощей, который носила на шее. Другие пытались улизнуть, опасливо оглядываясь назад. Францль Длинноносый успел пройтись жезлом по спинам нескольких убегающих маркитантов.

— Как, вы уже бежите от горстки кузнечиков? — смеялся он. Некоторые рыцари наполовину вынули свои мечи из ножен, а Манфред громовым голосом крикнул, что незнакомцы — путешественники из далекой страны и явились помочь войску своим хитроумным оружием. Затем прибавил sotto voce[185] Дитриху:

— Благодарю тебя за то, что сумел убедить Гроссвальда.

Дитрих, знавший, сколь безуспешны были его просьбы, промолчал.

Дружелюбие, с которым местный гарнизон приветствовал вновь прибывших, многих успокоило. Некоторые пробормотали о том, что «демонов приветствуете», но ни один из окрестных рыцарей не решился взять в галоп, пока их братья из замка стояли на месте, ничуть не тревожась. Когда Ганс и Готфрид склонили колени перед Дитрихом, осенили себя крестным знамением и попросили благословения священника, шушуканье стихло, подобно тому как вода уходит в пересохшую землю. Многие из тех, кто больше всех волновался, невольно тоже перекрестились и взяли себя в руки, а то и вздохнули с облегчением при виде столь благочестивого жеста.

— Это что значит? — спросил Дитрих Ганса посреди всеобщей сумятицы. — Гроссвальд согласился?