— Хоть за что? — полюбопытствовала на той стороне стола Лара.

— Как будто его не за что… — Лёня потянулся к своей тарелке.

Сразу после завтрака в компании Розы и Генки я направился в холл главного корпуса к расписанию, около которого на еще одной доске, где раньше висели результаты наших экзаменов, теперь появился не очень длинный список. Он так и назывался “Список наказанных”. Сверху была сегодняшняя дата, а внутри перечень фамилий, среди которых обнаружилась и моя. А снизу сообщалась, что для отбытия наказания нужно после ужина прийти в кабинет магзаконности.

— А почему там? — спросил я, вспоминая жуткие картинки пыток на стенах.

— Наверное, потому что это наказание, — предположила Роза.

И ведь не поспоришь. В самом низу списка шла размашистая приписка “Кто избежит одного наказания сегодня, тот получит два завтра”. Не удивлюсь, если этот слоган придумал Ковалевский лично. Отойдя от доски позора, мы направились на первый урок, которым сегодня по расписанию оказался немецкий.

Занятие, на котором присутствовала только наша группа, прошло с минимумом приключений. Пожилой мужчина в очках, встретивший нас за преподавательским столом, с ходу предложил всем пообщаться, чтобы оценить уровень каждого.

— Есть добровольцы? — спросил он.

Тут же вся компания Стаса Голицына, проявив небывалый энтузиазм, вскинула в воздух руки, а следом, как очередь из пулемета, в меня полетели вопросы — один заковыристее другого и все на немецком, будто им больше не с кем было поболтать. Я отвечал как умел — довольно бегло, чем привел почти всю группу в ступор. А что они думали, что нас в Сибири ничему не учат?

— Грамматика, конечно, хромает, — подытожил преподаватель. — Словарный запас тоже, а вот произношение очень хорошее…

Ну еще бы не хорошее — в детдоме у меня был воспитатель из поволжских немцев, который от нечего делать учил нас языку. Да и потом уже в Сталинске моя прошлая девушка была наполовину немкой и к тому же переводчицей. Собственно, так она и оказалась в Сталинске, сопровождая заграничных инженеров, которые приехали на наш завод. Кроме немецкого, она научила меня чуток английскому — так что я мог на нем здороваться, прощаться и посылать к черту — и чуток французскому — правда, так она называла поцелуи. А потом занятия закончились, и, сказав мне “ауфидерзейн”, она укатила обратно в свой Ленинград, а я остался.

— Могу вас подтянуть, — предложила после урока Роза и мне, и Генке, чей язык оказался не лучше моего.

— Будешь мстить за утреннюю пробежку? — усмехнулся он.

В ответ она тоже усмехнулась. Вместе со всей группой мы добрались до последнего этажа главного корпуса, где должно состояться следующее занятие. Кабинет магремесла оказался немного похож на небольшую кунсткамеру. На узких полках вдоль стен стояли банки с заспиртованными лягушками, ящерицами и даже одна с огромной, свернутой кольцами змеей, которая, разинув зубастую пасть, остекленевши смотрела прямо перед собой. К счастью, человеческих конечностей, как в кабинете магзаконности, тут не было. О людях напоминал лишь огромный анатомический атлас на стене.