* * *

Лив долго бежала по дворцовым анфиладам, глотая злые слёзы, сама не зная, куда бежит: мимо картин, портретов, гобеленов и зеркал на дворцовых стенах, мимо изумлённых слуг и придворных, растерянно отступавших в стороны. Бежала, пока не врезалась в кого-то с разбегу, пребольно ударившись лбом – и упала на белый мрамор, схватившись за голову.

– Кого я вижу! – Подхватив девочку под мышки, Иллюзионист поставил её на ноги. Присев на корточки, дунул на пострадавший лоб: боль мгновенно утихла. – И куда ты так… погоди, ты что, плачешь?

– Они все мне врали! – крик вырвался сам собой. – Таша, Джеми, Арон, все… а мама… мама-а-а…

Слова превратились в тонкий всхлип, – и Лив зарыдала в голос.

Иллюзионист молча подхватил её на руки. Понёс куда-то, пока Лив всё плакала, и слёзы выжигали в её душе что-то, что – откуда-то она знала – уже никогда не вернётся. Кожа ощутила холод, колючие снежинки на щеках, но ей было всё равно.

Она открыла глаза, когда перед Иллюзионистом уже распахивалась калитка Школы. И когда мимо кривых зелёных сосенок они стали подниматься на Драконью скалу, к раннему зимнему закату и стремительно темнеющему небу, не стала спрашивать, зачем её несут к тому, с кем она теперь делила одну жизнь на двоих.

Какая разница, в конце концов, где плакать. Дракон хотя бы точно не станет лезть с глупыми советами и утешениями.

Кес ждал их на вершине, встревоженный и подобравшийся, точно готовый к охоте кот.

– Что стрряслось?

– Тебе расскажут. – Иллюзионист поставил девочку на каменистую площадку перед драконьей пещерой. – Прости. Мне пора. Хочу хотя бы на конец слушания попасть, а то выпытывай потом, как всё прошло… – коснувшись её плеча, он улыбнулся ей ободряюще и тепло, будто старший брат. Нормальный, искренний старший брат, а не те, кого Лив оставила в Альденвейтсе. – Я вернусь к тебе потом.

Он не стал тратить время на пешую дорогу до дворца. Просто шагнул со скалы и исчез. А Лив села рядом с чешуйчатым драконьим боком и, хлюпая носом, вытерла рукавом свитера безнадёжно мокрые щёки и губы.

Она не чувствовала больше ни боли, ни ярости. Одну лишь крайнюю, бесконечную, незнакомую до этого дня усталость.

Это чувство, которое появляется, когда становишься взрослой?..

«Что случилось?»

«Они врали мне. Таша и Джеми. – Говорить о маме не хотелось. Даже дракону. Даже мысленно. Как будто сказать о её смерти значило признать её. – Я думала, уж они-то никогда не будут мне врать».

Плакать больше не хотелось.

Видеть кого-либо из них – тоже.