— Ее звали Сильвия, — добавил Оберон.

— Сильвия? — переспросил паромщик.

Лодка заскрипела, соприкоснувшись с причалом, и остановилась. Паромщик протянул ладонь, и Джордж вложил в нее специально приготовленную блестящую монетку.

— Сильвия... — произнес Джордж у костра, обняв руками колени. — А не кажется ли тебе... То есть мне вроде как подумалось... может, и тебе тоже... не семейное ли это вроде как дело?

— Семейное дело?

— То есть все это, — сказал Джордж неопределенно. — Я, знаешь, думал, только наша семья во все это и ввязалась, ну, со времен Вайолет.

— Я тоже так думал. Но тогда Сильвия...

— Вот-вот. О том я и говорю.

— Но ведь, — продолжал Оберон, — вполне может оказаться, что все это враки — что говорилось о Сильвии. Они ведь и соврут — недорого возьмут.

Помолчав и посмотрев в огонь, Джордж произнес:

— М-да. Что ж, я должен признаться. Вроде как.

— О чем ты?

— Сильвия. Может, о семье речь и идет. — Джордж помолчал. — То есть Сильвия может оказаться членом семьи. Я не уверен, но... Так вот, давным-давно, тому уже два с половиной десятка лет — нет, больше, — знавал я одну женщину. Пуэрториканку. Настоящую красотку. Мозги набекрень. Но на вид — загляденье. — Он усмехнулся. — Характер — порох, ведьма ведьмой. Жиличка. Снимала у меня комнату, еще когда не было Фермы. По правде, ту самую Складную Спальню.

— Ого, — сказал Оберон.

— И скажу я тебе, она была удивительная. Вхожу я как-то, она моет посуду, а на ногах туфли на высоких каблуках. Так на высоких красных каблуках и моет посуду. Не знаю, но что-то во мне дрогнуло.

— Хм, — сказал Оберон.

— Ну и... ладно, — вздохнул Джордж. — У нее была где-то парочка детишек. Я понял так: стоит ей забеременеть и она слетает с катушек. То есть по-тихому — кумекаешь? Поэтому берегся как мог. Но.

— Джордж, ну ты даешь!

— И она вроде как разозлилась. Почему — не знаю. То есть мне она не сказала. Просто ушла — отправилась обратно в свое Пуэрто-Рико. Я никогда больше ее не видел.

— Вот как?