Когда он, без единого пассажира, достиг следующей станции (городка с индейским названием, где уже многие годы не останавливались поезда), проводник, которого Ариэль Хоксквилл в спешке отодвинула в сторону, пробудился.

Что такое, черт возьми?

Проводник поднялся и медленно (как-никак четыре десятка лет службы позади) поплелся по вагонам, не зная, чему больше удивляться: то ли самому себе, потому что заснул, то ли остановке вне расписания, то ли отсутствию пассажиров.

На середине странствия по пустым вагонам ему встретился бледный машинист, и они посовещались, но не смогли поведать друг другу ничего путного. Кроме них, в поезде никого не было; кондуктор отсутствовал, потому что поезд был специальный и все пассажиры знали, куда направляются. Так проводник и сказал машинисту: «Они знали, куда направляются».

Машинист вернулся к себе в кабину, чтобы сообщить о случившемся по радио, хотя не решил еще, что будет говорить. Проводник продолжил осмотр вагонов; по коже у него бежали мурашки. В вагоне-баре ему попалась, среди пустых стаканов и раздавленных сигарет, колода карт, старинных карт, разбросанная словно бы в ярости[413].

— Кто-то играл в пятьдесят две, — сказал он.

Фигуры на картах — валеты, короли и дамы, не похожие на тех, к каким он привык, — казалось, молили его собрать их, и проводник внял призыву. Последнюю карту (вероятно, джокера — человека с бородой, который падал с лошади в реку)[414] он нашел застрявшей на краю окна и глядевшей наружу, словно в попытке убежать. Когда проводник собрал и аккуратно сложил всю колоду, он застыл с картами в руках, чувствуя всем существом целый мир и свое в нем место — где-то в самом центре, а также значение, которое спустя века будет придано его нынешнему одинокому пребыванию в пустом поезде, на покинутой станции.

Ибо Тирану, Расселу Айгенблику, не было суждено забвение. Его народ ждали долгие трудные времена, горькие времена, когда враги Тирана, оставшись без него, ополчились друг на друга; и непрочная Республика не раз раскалывалась и принимала все новые очертания. После долгой борьбы новое поколение забудет невзгоды и тяготы, перенесенные их родителями под властью Зверя; с растущей ностальгией, с глубоким чувством потери станут оглядываться назад, на те годы, только-только скрывшиеся за горизонтом живой человеческой памяти, когда, как им будет казаться, солнце не сходило с небосвода. Труд Айгенблика, скажут они, остался незавершенным, Откровение — несбывшимся; уйдя, он покинул свой народ в неволе.

Но он не умер. Нет; он ушел, исчез, ускользнул как-то ночью перед рассветом: но нет, не умер. Где-то в Туманных или Скалистых горах, глубоко в кратерном озере или под руинами самой Столицы лежит он, спящий, в окружении своих верных помощников, а его рыжая борода отрастает все длиннее; он ждет того дня (который пророчат многие знамения), когда, в час величайшей нужды своего народа, ему предстоит пробудиться вновь.