Я молча встала рядом – так близко, что почувствовала запах чабреца и жженого сахара, который всегда держался на его коже. Сейчас был лучший момент, чтобы поднять животрепещущую тему, и, сжав в кармане пергамент Зои, я принялась подбирать слова.

«Помнишь ту ночь, когда ты вернулся вместе с Джефферсоном? Когда я подсматривала за вами…» Или, может быть, лучше сказать: «Ты же знаешь, что магия наследуется по гендерному признаку?» А может, просто вытащить листок да и…

– Выходи за меня.

Я повернула голову и посмотрела на Коула, подставляющего лицо озерным брызгам, поднятым ветром. Капли блестели на веснушчатой коже, как алмазная крошка, – драгоценности, рассыпанные вокруг мягких губ и на переносице вместе с родинками и веснушками. Коул был прекрасен в этот миг, как тот океан, мимо которого мы проезжали в Мексике. Я не могла налюбоваться им из окна, а сейчас я не могла налюбоваться Коулом. Оба они были дикими, непредсказуемыми, неугомонными. Океан был невероятным – и Коул Гастинг был невероятным тоже.

Глядя на него, я всегда слышала музыку скрипки. Когда мы только познакомились, струны были порваны, и музыка лилась рваная, болезненная. Но чем больше струн я сшивала, тем ровнее она становилась. Теперь мелодия Коула стала бархатной, медовой, по-прежнему импульсивной, как он сам, но гармоничной. Под эту мелодию мне хотелось петь. Особенно звонкой она становилась, когда Коул улыбался. Он улыбался и сейчас, выжидающе глядя на меня из-под опущенных темных ресниц, наверняка замечая то клокочущее смущение, которое окрасило мое лицо в красный и которое заставило меня сказать:

– Ты с ума сошёл.

– Выходи за меня, Одри, – повторил Коул упрямо.

– Это… слишком неожиданно.

– Да ну? Я же пытаюсь сделать тебе предложение с самого Йоля!

Я ойкнула, но мысли в голове разбегались, как аквариумные рыбки. Все, о чем я могла думать, – это о том, как жарко мне в десятиградусную погоду и как близко подошел Коул, когда подхватил меня под локоть, не дав оступиться с пирса от нагрянувшего головокружения.

– С тех пор я не решался попробовать снова, – признался он, и румянец цвел на его щеках, как и на моих. Несмотря на это, говорил Коул уверенно, даже не запинаясь, как раньше. – А после того, как мы расправились с Пауком, все думал, как выбрать подходящий момент… Столько работы из-за Флетчера свалилось… Хотел пригласить тебя в воскресенье в тот ресторанчик на Роуд-сквер, где мы прошлой весной перед океанариумом были, помнишь?

– Это там, где я объелась блинчиков с клубникой и маскарпоне? – проблеяла я пискляво.