— Это уловка, я позволял тебе выигрывать.

— Это грех… — с трудом вымолвил Иеровоам.

— Нет времени на болтовню, Ров! — Юл крепче сжал копье. — Я даю тебе выбор. Или ты становишься на колени, заводишь руки за спину и даешь связать себя, и мы бежим из Богополя, или ты умираешь. Решить нужно прямо сейчас!

Иеровоаму только что предложили непостижимое. Как можно скрыться от Элохима? Ведь он вездесущ и всезнающ. Но и умирать, по правде говоря, не хотелось. Он не познал еще ни войны, ни женщины, а ведь истинно верующий в своей жизни должен убить хотя бы одного неверного и оставить потомство. Из глаз чернявого юнца выступили две крупные слезы.

Хона терпеливо ждала. И когда со стороны кустов послышался подозрительный булькающий звук, байкерша схватилась за живот и завопила:

— Ой, больно как! Там внутри ребенок бьется! Больно! Помогите мне встать! Помогите, скорее!

Кольчужник, не колеблясь, подбежал к беременной. Опершись на руку аврамита, Хона поднялась и неожиданно с разворота всадила арматурину в кадык воина. Тот, отшатнувшись, захрипел и упал навзничь. Хона, проявив чудеса ловкости, схватила копье только что убитого богопольца и направила его на Сару. Каплан, зарычав, поднялся и встал между байкершой и хозяйкой.

— Детонька, ты что? — растерянно произнесла Сара Девятая.

— Я тебе не детонька, старая сука! — прошипела Хона. — Вы хотели принести в жертву моего Юла, а мне отрезать язык, а моего ребенка сделать мерзким баггером, таким же, как вы сами!

Сара, прикрыла веки, скрестила руки на груди, и, видимо, ощущая поддержку дрессированного хищника, быстро овладела собой, перейдя в наступление:

— Блудливая тварь, как ты посмела убить воина господня! За это гореть тебе в геенне до скончания времен! Разве ты не знаешь, что от гнева Элохима нельзя укрыться!

— В степи твоего Элохима никто не знает! — огрызнулась байкерша. — Там чтят Харлея Изначального и Ямаху Первородную!

Сара вновь прикрыла веки, развела руки в стороны и преобразилась. От гнева на ее лице не осталось и следа.

— Послушай меня, дщерь господня, — заискивающе сказала женщина, — разве ты не знаешь, что у Элохима тысяча имен, но он един? И если тебе угодно называть господа Харлеем, называй, нет в этом греха. Раскаявшиеся будут спасены. А потому даже убийство воина господня простится тебя, если искренне будешь молить о прощении…

— Я не раскаиваюсь, — процедила сквозь зубы Хона, — вы хотели зарезать Юла, а меня оставить без языка!

— Но если Харлей, — Сара развела руки в стороны, — я буду называть всевышнего Харлеем, как называешь его ты, так вот, если Харлей потребовал бы от тебя принести ему в жертву родного сына, разве ты посмела бы отказать своему богу?