В вечернем сумраке тут повсюду светились огни, наполняя туманный морской воздух холодной электрической дымкой. Меж чёрной гребёнки башен мелькали стремительные тени тилтвингов, а вот привычные глайдеры, по всей видимости, стали тут бесполезны — климат не тот, но в былые времена тилтвинг нам был попросту не по карману.
Что бы ни творилось у меня внизу, тут, наверху, тоже всё вновь приходило в движение. Нужно будет присмотреться к происходящему, потому что иначе однажды оно может помешать исполнению моего плана. А этого я допустить никак не мог.
Впрочем, сегодня мне не до посторонних угроз. Я просто стою здесь, на самом краю пропасти, и смотрю вдаль, навстречу надвигающейся буре, чувствуя на лице первые уколы снежинок.
Снег в центре Сахары, кто бы мог подумать, что это вообще возможно.
Человек так долго боролся с техногенным потеплением, но походя устроил себе рукотворное похолодание.
Гигатонны импактной пыли от последствий Бомбардировки плюс всё-таки случившийся поворот Гольфстрима.
Матушка отныне всё за нас сама решила.
Я наскрёб с парапета немного скопившегося там снега. На вкус он был кислым. Ничего. Это пройдёт.
Я обернулся напоследок, глядя на приближающиеся свинцовые тучи. Пора возвращаться.
XXIV. 36. Умбра
Под этими куполами ей до сих пор чудились крики.
Протяжные, жалобные крики людей, потерявших веру в будущее. Они метались между запертыми шлюзовыми переборками, разрываемые страхом быть затоптанными и желанием кого-нибудь затоптать.
Отрывистые, яростные крики команд. Штурмовые бригады миротворцев в чёрных армированных кабинсьютах не успевали перезаряжать ребризеры, потому, наплевав на инструкции безопасности, дышали одним воздухом со своей паствой и переругивались так же, напрямую, в обход шифрованных каналов.
Оглушительные вопли некормленых птиц, которых разводили в куполах на потеху привилегированного корпоративного сословия, но бросили без присмотра с началом Блокады. И вот они носятся, одуревающие от пониженного содержания кислорода и жуткого голода, под самыми небесами и кричат-кричат-кричат.