А над головой тихо успокаивая, шелестит сиротка.

Разбирательство было.

Куда ж без разбирательства в таком-то деле, только было оно каким-то тихим, что ли? Что полномочный представитель Пресветлого народа, что имперская коллегия в количестве трех весьма солидного вида господ, что прочие, причастные и не слишком лица, старательно делали вид, будто ничего-то особенного не произошло.

Демон?

Был.

С демонами такое случается. До крайности беспокойные твари.

Вызвали в мир? В завершение древнего обряда?

Тоже случается. Это лишь кажется, будто времена Смуты канули в прошлом. Порой вот всплывает такое и этакое, и разтакое тоже.

Глава гильдии?

И лучшие оступаются… и вовсе, верно, он не в себе был, коль с демоном связался. А может, даже наоборот совсем, связался и стал не в себе. Демоны коварны, это всякий знает.

Лаборатория тайная?

Эксперименты?

Если и были, то доказать не выйдет. Следовало признать, батюшка мой – надеюсь, душе его бессмертной уютно в том, ином мире, где демоны обретаются – оказался донельзя благоразумной нечистью и лабораторию уничтожил, а записи сжег. Последнее обстоятельство, как мне показалось, несколько опечалило и коллегию, и эльфов, на коллегию поглядывавших искоса с немалым подозрением.

Мы же…

Мы тоже были. И к сожалению, в отличие от демона, живыми, здоровыми и вдруг обретшими известность, в силу которого предъявлять нам обвинение коллегия посчитала политически нецелесообразным.

– Вам повезло, детонька, – сказал старый, как мир, некромант, в чьих глазах я увидела ту самую тьму, с которой не стоит беседовать лишний раз. – Во всем повезло. И выжить… и здесь…

У него были сухие руки. Тонкие, обтянутые пергаментной кожей, и я не могла отвести взгляда от этих рук, от шевелившихся пальцев, от желтоватых ногтей с синеватыми полосками, от костей, что, казалось, того и гляди кожу прорвут.

– Но не думай, что все забудется, – руки шевелились, а вот лицо его оставалось неподвижно. И тьма на меня смотрела с какой-то… жалостью, что ли? – Ушастые не любят, когда что-то ломает их планы.

– А… люди?