– Я тебе уже говорила, – объяснила она. И выпрямилась, убирая волосы с глаз. Из чего они сделаны? Из пластика? Из стекла? Из какой-то полиуретановой смеси? – Именно поэтому я отправилась в Дакоты. Вспомнил?
Разве она это говорила? Она рассказывала мне о пожаре – это я запомнил. Я запомнил, как она плакала – ее слезы казались неоновыми из-за огней и оттого, что я потерял рассудок. Какая бы химическая смазка ни помогала ее механическим деталям вращаться, она была того же цвета, что и ядерная моча.
По моему нутру прокатилась волна.
– Дакоты, – повторил я, молясь, чтобы она стала все отрицать, чтобы заявила, что все это не более чем шутка. – Ты была в Дакотах. Так значит, ты… – В последнюю секунду я не смог сказать это вслух.
Удивительно, что такое лицо, как у нее, может выглядеть столь уродливо. Но в тот момент оно казалось мне именно таким.
– Раам, – сказала она все тем же тихим, задыхающимся голосом. – Новая улучшенная модель. Повышенный уровень гибкости. Чувствительные соски. Она улыбнулась, и эта улыбка выглядела зловеще. – Технологии – удивительная штука, не правда ли?
Не просто андроид, а модель для сексуальных утех. Она была моделью для сексуальных утех. Ее запрограммировали флиртовать, просовывать руку между моих бедер, засовывать свой язык мне в рот, издавать кошачьи звуки, пока я буду овладевать ею. Ее запрограммировали разводить лохов.
Получается, я был лохом.
Я инстинктивно проверил, в кармане ли деньги. Все еще там. Я опустил руку, но она успела это заметить.
Она давилась со смеху.
– Ты это серьезно? Ты, блядь, серьезно? Слушай,
– Эй. – Мне не понравилось, что она выставила меня плохим парнем. – Я же не просил меня целовать. Я ни о чем таком тебя не просил.
Снова зазвучал смех, от которого она будто задыхалась.
– Однако ты и не жаловался.
– Ты просто не оставила мне выбора, – сказал я, прежде чем сумел совладать с собой.
На секунду мне показалось, что она вот-вот даст мне пощечину. Она приблизилась ко мне на шаг. Дохнула мне в лицо. Я и представить себе не мог, что сейчас коснусь ее, я и представить себе не мог, что когда-либо вообще ее касался.
– Значит, теперь ты жалеешь себя, верно? – Печатные платы у нее в груди пели все с той же колыбельной интонацией. – У тебя внутри все