Я должен был догадаться. Я годами уминал целые коробки Бекона только для того, чтобы пару часов спустя очнуться на диване с засохшими слюнями, покрывающими мою щеку и обивку. Какая-то пищевая кома.

– Неудивительно, что русские ненавидят Федеральную Корпорацию, – сказал я. – Вы уже много лет вмешиваетесь в дела картеля.

– Целую вечность, – поправил он меня, а затем пожал плечами. – Еда – тоже наркотик. Мы всегда это знали.

– Так вот зачем вам был нужен «Прыг-Скок»? Чтобы кормить людей?

Если он и удивился, что я разгадал всю его схему, то не подал виду, не считая легкого спазма, заставившего его сжать руки в кулаки.

– Да, конечно, – сказал он. – Мы собираемся нашпиговать их Едой по самые гланды.

– Мы? Вы имеете в виду своих приятелей из Совета директоров?

Это заставило его рассмеяться. От таких звуков у меня по спине побежали мурашки – у него была странная интонация, которая напомнила мне о Смешливом гриппе и о звуках, которые издавали умирающие, перед тем как кровавая рвота заглушала щекотание у них в горле.

– Совет директоров, – сказал он, – кучка надутых некомпетентных бюрократов. Это показушный аквариум c водоплавающими спермобаками, бесхребетными слизняками и рыбами-каплями, лишенными члена.

– Что ж, хоть в чем-то наши мнения совпадают.

– Только один человек оказался достаточно смелым, чтобы мне помогать. Только один человек всегда готов прийти мне на помощь.

Похоже, это был сигнал. Дверь позади меня отворилась. Я попытался повернуть голову, но не смог рассмотреть ничего дальше собственного плеча.

На него легла чья-то рука, и, так как я не чувствовал ее веса, сперва я решил, было, что это гигантская сморщенная шкурка, сброшенная каким-то насекомым. Но затем я окинул взглядом эту руку по всей ее длине, проследил за ней до запястья, потом до груди, соединявшейся с этой рукой, и прошел еще дальше, пока предо мной не предстала цельная картина, облик человека, связывающий все это воедино.

Должно быть, Альберт Коуэлл не был поклонником химической пересадки и силиконовых криоаппликаций: он так явно выставлял напоказ свой возраст, что, признаться, мне доводилось видеть нечто подобное лишь пару раз в жизни. Тем не менее его осанка была идеальной, и двигался он легко и беззвучно, когда обходил гигантский каменный бюст своего молодого «я»; бюст был единственной вещью в комнате, которую можно было бы назвать произведением искусства. Проходя мимо Бернхема, он сделал одну забавную вещь: поднял руку и положил ее не на плечо или руку Бернхема, а на его щеку.

Самое странное, что я уже видел этот жест раньше – именно этот жест. Он сошел прямиком с Мема-который-расколол-страну: сделанного на длиннофокусный объектив снимка первого президента Бернхема, где он прикасался к лицу Уитни Хеллер, пока та смотрела на него с прифотошопленным выражением обожания в глазах, в то время как толпа протестующих прорывалась через ворота Белого дома.