– Мне нездоровилось… – начал он.

– Хирург был не в состоянии оперировать, – закончил за него Тибо, – но я могу лично подтвердить, что кандидат Корбьер действовал в крайне сложных условиях и пациент полностью восстановился.

Вдруг лицо адмирала просветлело.

– Там еще было одно туземское средство, да, сир? От юнги?

Тибо оборвал его:

– Этим открытием мы поделимся с доктором Превером позже.

Дорожка становилась скользкой. Еще чуть-чуть, и адмирал выдаст, как Эма тайно прокралась на судно, а Микроб, наверное, только и ждет повода рассказать об ошибке Лукаса (о зараженной культе и как плотник бился в агонии). Тибо решил сменить тему:

– Это что касается морского периода практики. Но кандидат отличился и на суше. Среди прочего я имею в виду ночь прорыва. Мариус, вы там были. У нас есть и еще трое свидетелей: Феликс, Лисандр и Шарль.

Все трое вышли вперед. Вспоминать о том дне было тяжело. С чего начать? Превер, у которого так и не отпустило шею, скрутился, стараясь поймать их в поле зрения.

Шарль прервал тишину в своей обычной манере:

– Когда нет слов – тогда молчат.

Челюсть его дрожала, почерневшее лицо стало еще темнее. Феликс сжалился над ним и заговорил сам:

– Та была еще ночка, господин доктор, ох, та еще! Второй такой не пережить. Лукас… э-э, кандидат Корбьер выкручивался как мог. Раненые валили к нему рекой, я так и носил их, охапками. Лисандр держал их за ноги, так, Лисандр?

Лисандр кивнул. Во рту у него стало горько, и на этот раз говорить он был не в состоянии. Превер был бы признателен, если бы его сперва ввели в курс дела, но тут Микроба вдруг прорвало, как плотину:

– Изуродованые, обожженые, конечности вывихнуты, обрублены, раздроблены. Кого вообще на кол посадило. Мы их латали, вправляли что могли, но это была жуть, настоящая жуть, никогда такого не видел, клянусь, никогда, а Лукас, он пахал не разгибаясь, сжав челюсти, работал быстро, толково, без колебаний, и это в темноте, а на следующую ночь, уже в бальной зале, снова корпел над ранеными без передышки, не ел, не спал, даже по нужде не бегал. Говорю, так все и было.

Микроб закрыл лицо руками, и плечи его затряслись от немых всхлипываний. Только что одна часть его существа призналась другой, что давно питает к кандидату Лукасу уважение. У Тибо тоже стоял ком в горле. Никто не решался описать ему ту ночь. Сто восемьдесят девять раненых – вот все, что он знал, а от визита в импровизированный госпиталь воспоминания у него остались самые смутные. Превер сидел на краю кресла, как воробей на ветке, и, впившись руками в трость, морщил лоб и усиленно пытался что-то понять.