Должно быть, начальника.

Страх в глазах Кодзи меня не удивил. Но меня мучило подозрение, что надзиратель о чем-то умалчивает. Уверен, при господине Симидзу я не добьюсь от него признания. К тому же во взгляде тюремщика плескалось много больше страха, чем этого следовало ожидать в сложившейся ситуации. Временами страх переплавлялся в ужас, и тогда Кодзи непроизвольно вздрагивал, облизывая пересохшие губы.

Что, если был кто-то третий, кого надзиратель боялся больше нас обоих?

3

Шпильки и игральные карты

– Грабитель? Разбойник?

– Случаев грабежа в деле Тибы не значится. С применением насилия, без применения – нет, и все. Разбоя на дорогах и в горах – тоже. По всему выходит, что он простой вор.

– Но в обвинительном акте, – я взмахнул копией акта, подтверждая свои слова, – он числится как грабитель и разбойник!

Комацу Хизэши, единственный полицейский чин из моих знакомых, расхохотался с нескрываемым удовольствием. Это он снабдил меня копией акта.

– Такое обвинение, Рэйден-сан, понадобилось для того, чтобы вынести Тибе самый суровый приговор. Обычных воров редко карают ссылкой на остров Девяти Смертей, особенно самураев. Воруешь? У тебя всегда есть шанс выкрутиться. Повинишься, раскаешься, получишь пять дюжин палок… Хотя нет, самураи и священники от битья и порки освобождены. Только по личному письменному согласию, во избежание урезания носа и ушей. Все соглашаются, представляешь? Хотят остаться с носом…

Хизэши вновь разразился хохотом:

– И Тиба бы согласился. А что? Отлежишься на животе – и бегом на каторжные работы в рудники! Ну, или в ссылку – обычную, куда-нибудь на север…

На Эдзоти, подумал я. В деревню Макацу.

– Это же не грабеж на дороге с нанесением тяжких увечий! – продолжал Хизэши, набивая рот лапшой. Оставалось загадкой, как ему удается есть и говорить одновременно. – Не подделка государственной печати! Но если ты, дерзкий негодяй, явившись в Акаяму, обокрал княжеский замок, а в придачу дюжину усадеб высшей знати…

Снаружи хлестал дождь. Плясал по лужам, сбивал листья с деревьев. Случайные прохожие, застигнутые ливнем, брели в тучах брызг, втянув головы в плечи. Одежда бедняг промокла до нитки, с краев соломенных шляп текло ручьями. Под навесом ржала лошадь, на которой приехал Хизэши. Там же, под навесом, на лавке сидел Широно, уплетая за обе щеки гречневую лапшу с каракатицей, присланную мной.

Сырость, похоже, совсем не угнетала его.

Но под крышу лапшичной сырости не было дороги. Здесь царили тепло и уют. Обсев каждый столик, словно гроздья пчелиных роев, посетители блаженно жмурились от счастья. Из кухни в главный зал вырывались облака пара. Пар вкусно пах кипящим бульоном, соевым соусом, жареной рыбой, сливовым маринадом и тысячей приправ и начинок, какими славилось заведение.