— Медовухи, — глубокомысленно решила я и огляделась. — Хочу сладкой жизни.

Вокруг торчали сосны и всякие прочие елки-метелки… Сырость, грибной дух пополам с волглым мхом — и ни намека на цветочки и пыльцу. Я зажмурилась. Подробно представила дядьку Горя. Его полное имя то ли Егерь, то ли Игорь, то ли Егор. Он не выговаривает внятно, не все зубы на месте. Ко мне он приходил лечиться трижды. Неизменно в задумчивости. Вообще-то у него кошмарный ревматизм. Даже странно, что такой болезненный человек с унылым лицом и именем-прозвищем Горь умеет философски смотреть на мир и не огорчаться. От него всегда пахнет мёдом и хмелем…

Я пошевелила ноздрями, на ощупь шагнула… и впечаталась лбом в очередную сосну, и словила на макушку очередную шишку! Хоть что-то в мире не меняется. Я и сосны — это, как сказали бы предки, крепкий тандем.

— Налить? — прогудели в ухо.

Я подпрыгнула, прижала шишку в груди и кивнула. Рухнула — как оказалось, на табурет, который мне подсунули под зад. В голове — улей вопросов, рой жужжащего недоумения: это-я-где-как-с-чего-бы-вдруг-тут-оказалась?

Шлёп! Глиняная кружка перед носом. Полная, здоровенная. Пахнет летом и радостью… Пью.

Шлеп! Вторая кружка. Тоже мне? Хорошо. Надеюсь, после такой обильной выпивки рой недоумения в башке отмокнет или утопнет — в общем, затихнет.

Расчудесно, что кружек мне выдано две. Пью — и проявляются просветы в кромешной ночи, и я не болю вся сплошь, разорванная надвое и дохлая наполовину! Мне нельзя распускаться! Чую: в отчаянии я опасна. В мертвом настроении я любого… заражу. Нечаянно дотронусь — и все, и прощай, позитивный иммунный статус.

Вторая кружка ухнула в полупустой живот огромными глотками. В голову ответно шарахнуло майским цветением. Мозг, ужаленный медовухой, опух и отключился. Хорошо… я уже не мертвая. Просто немножко отравленная.

Нащупала шишку. Ту, что прилетела мне на башку и теперь мирно лежит на столешнице.

Установила шишку напротив своего носа, чтоб она, зараза, не уклонилась от разговора. Тоже мне, норовит упасть и заснуть. Не выйдет. Пусть слушает, покуда я не обнулила и ей иммунный статус! Испугалась? Ах, зауважала? Хорошо… Я вздохнула — и начала содержательную беседу.

— Идиот! Эй, клейкая, скажи ему: он идиот. Я же этими пальцами вот… прилепилась. Прилепилась! Как можно шарахнуть человека по башке — и что? Это вообще что за история с Мари? При чем тут Мари? Ты чей мейтар, а?

Я икнула и растерла слезы. Шишка смотрелась в сумерках мутновато, нерезко. К тому же в ней не ощущалось долгожданного покаяния, а ведь она… он! Они, одним словом. Они все — виновны.