Я опустила подбородок на столешницу. Сощурилась, прицелила взгляд. Шишка стала похожа на рожу белобрысого идиота. Вроде даже слушала меня. Это хорошо, это правильно. Я рассказала ей, как трудно выдрать из души сказку и кому-то инплан… Им-плантировать. Ненавижу длинные слова предков. Важна суть! Я отдала сказку, прилепилась пальцами к коже на висках и на лбу беловолосого скелета… и что-то потянула на себя, так я чую и помню. Я не жадная, одна общая сказка никого ни к чему не обязывает. Но нельзя ведь ни с того ни с сего вывалиться из сказки и стать… человеком. К тому же чужим.

Идиот! Предатель. От шишек, падающих на голову, болит моя голова. Это мои шишки! Я не готова их кому-то передать за просто так. На Ньютона — был такой у предков — падали яблоки. А на меня шишки. И вот…

Моя пьяная логика забрела в тупик и издохла. Даже двух огромных кружек мало, чтобы как-то связать шишки с яблоками. Я постучала лбом по столешнице и покричала: хочу еще медовухи. Отодрала голову от столешницы… то есть меня отодрали.

Те самые пальцы. Опять чую их на коже, и кажется, что они загнаны в голову по самый мозг. Я ощущаю их и ощущаю этого… идиота.

Прилепился к спине. Пристроил свой подбородок у меня на макушке и смотрит — в темноту. И я смотрю. Ночь. Лес. Дядька Горь сбежал, пока я все запасы медовухи не выхлестала. Никого рядом… даже луна спряталась, не желает напиваться в моем обществе.

Его пальцы глубоко и больно ворочаются в моём мозгу. Сдавливают, перетирают мысли… Одна умная выпала, внезапная как озарение: седой идиот был тут с самого начала пьянки. Ему-то и дали вторую кружку. Я не сама очутилась в поселке, он от города переставил меня сюда, как я и хотела. Поближе к медовухе. И сам он рядом, потому что он там, где ему хорошо.

Тут или там? Путаница. Не важно: нам хорошо… мы почти срослись. Кожей, взглядами на мир, ритмом дыхания.

Мир пьянчуги — туманное местечко. Но уютное. Тут и там переливаются светляки. Их много. Они звенят… словно у каждого своя сказка. А вот один очень крупный светляк. Больше шишки. Огромный и всё растет…

Меня морозом продрало от узнавания, и я протрезвела. Но ничего не поменялось. Туманный мир, светляки… и полупрозрачный Матвей. Не здесь. Далеко. Там вроде — нет ночи… Он рад был еще разок повидать меня, но уже отворачивается. Ему спокойно, он передал меня с рук на руки и удаляется. Теперь за мной обречен присматривать тот, кто держит мою пьяную голову. Безымянный седой тип.

— Май, — вслух позвала я. Матвей не обернулся, он плавно удалялся и гас… Но я сказала громче, я уже приняла решение: — Май! Эй, ты! Май — тот, кто должен маяться с Элей. Эля… она, то есть я, и есть сплошная маята…